Арман поразился: ну видано ли? Поди разбери теперь — сердиться, смеяться…
— Дин-Ар, — сказал он со вздохом, — мой славный предок, сто шестнадцатый в роду…
Глаза Юты сделались круглыми, как блюдца:
— Сто шестнадцатый? А сколько всего поколений ваших предков?
Арман в изнеможении закрыл глаза. Глупенькая принцесса, не спрашивай о том, чего не в состоянии понять.
— Я двести первый потомок, — сказал он устало.
— Двести первый?! А сколько вам лет?
Он усмехнулся:
— Двести тридцать два.
Принцесса помолчала, прикидывая, может ли это быть правдой. Спросила осторожно:
— Да? А сколько живут драконы?
— Пока не умрут.
— Да?
Арман отвернулся.
Он был так мал тогда, что о гибели отца сохранилось не воспоминание даже, а, по сути, воспоминание о детском воспоминании. Грохот, вспышка — отец, пораженный прямым ударом молнии, рухнул в море… Ему было, кажется, чуть больше двухсот… А через двадцать лет умер дед.
Юта вывела его из задумчивости, процитировав страшным шепотом:
— «Акк-Ар утвердился, и заматерел, и дожил до глубокой»… Но ведь он своего брата убил, да?
Что ж, подумал Арман. Я сам виноват — пустился с жертвой в объяснения, позволил рассуждать о делах рода…
Он вспомнил, как в темноте подземелья вздрагивал насмерть напуганный принцессин голос: «…моя тень встречает меня, как мой брат». И ведь что за странность, до этих ее слов он был ужасно зол, и сидеть бы девчонке без света не час и не два… Но уж очень необычно было услышать эти строки из ее уст. Необычно и… приятно, что ли? Он растрогался и вывел ее на поверхность…
— А… — начала было Юта и осеклась.
— Что?
Юта отчаяно засопела, не решаясь спросить.
— Ну, чего тебе, принцесса?
— У вас… ну, в общем, у драконов бывают имена, как и у людей?
— У людей, — сухо поправил он, — у людей, как и у драконов.
— Можно узнать, как вас зовут?
Он задумался. Выговорил с трудом:
— Арм-Анн.
С двумя факелами было удобнее, чем с одним.
— Тут непонятно… — бормотала Юта. — Это драконий язык?
— Древнее наречие.
— А вы понимаете его?
— Отчасти.
Залу не было видно конца-края, и все новые и новые колонны, покрытые письменами, выныривали из темноты.
— А что здесь написано? — Юта водила пальцем по влажному камню. Арман то и дело одергивал ее:
— Не руками, принцесса!
Юта отшатывалась, чтобы тут же приблизится опять:
— Тут есть и знакомые буквы, и не совсем знакомые… Что это?
Арман снисходительно объяснял. Чередовались более или менее давние описания нравов, обычаев, летопись наиболее важных событий, которыми, как правило, были битвы, схватки и поединки: «…и встретил Дон-Ар брата своего старшего Дав-Ана, и была их схватка подобна огненному узлу… И стянулся узел, и погиб Дав-Ан, и Дон-Ар возопил победно — но раны его были глубоки, как море, и пролил он море крови своей и в море же рухнул… Погибли оба, и осиротел род…»
— «Осиротел род», — шепотом повторила Юта. — Война между братьями? Одна и та же история повторяется и повторяется… Только тот, про которого я читала раньше, «заматерел» и «дожил до глубокой старости», а тут, видите ли, «осиротел род»… Зачем же было биться?
— Это обычай, — сказал Арман сухо. — Род продолжает только сильнейший из братьев. Тебе не понять.
— Не понять, — пробормотала Юта.
И после минутного молчания вдруг заговорила быстро и убежденно:
— А помните те строки про тень, которая встречает, как брат? Помните? Тот, кто их писал, ХОТЕЛ встретиться с этим своим братом, и не для того, чтобы его убить. Как вы это объясните?
— Никак, — глухо отозвался Арман. Юта, ободренная, продолжала:
— Я думаю, что убивать братьев не так уж хорошо. Рано или поздно остаешься один-одинешенек, и тогда уже впору со своей тенью беседовать… Вот вы, — она осуждающе уставилась на Армана сквозь пламя своего факела, — вы тоже убили своего брата?
Арман молчал так долго, что она испугалась.
— У меня, — медленно сказал он наконец, — у меня никогда не было братьев.
«…Гибель рода!»
Его дед был кликушей. Малыша до обморока пугали обвиняющие выкрики и зловещие пророчества.
«Гибель рода, распад, конец! Кого ты выплодил, сын?! Где сильные внуки, где носители моего пламени, готовые сразиться во славу семьи? Или этот выродок, Арм-Анн, уцелеет?»
Отец молчал. Арман дрожал, забившись в угол.
«Наши предки не простят нам, сын. Роду нужны новая кровь, свежие крылья. Арм-Анн — хилая ветвь. Где его братья, рожденные для поединка?!»
Потом была молния, осиротившая Арм-Анна.
Он тряхнул головой. Факел Юты мерцал далеко впереди — принцесса стояла, разинув рот, перед черной глыбой плоского, вздыбленного камня:
— Горгулья, это что еще?
Арман приблизился, думая о своем. Кивнул отрешенно:
— Здесь заключено пророчество.
— Пророчество?
— Да… О судьбе рода и всех его колен.
— Вам известно ваше будущее?!
Он усмехнулся:
— Нет. Ты же видишь, пророчество зашифровано. Не знаю, пытался ли кто-нибудь его понять… Если и пытался, то тщетно.
Юта стояла, завороженная. Хитросплетения линий пленяли ее, гипнотизировали, сулили неслыханную тайну другого, неведомого мира…
— А я смогу понять? Ну, прочитать, разобраться?
У Армана опустились руки. Факел его зашипел.
— Послушай, — сказал он проникновенно. — Этому камню много тысяч лет. Ты — девчонка, пигалица, песчинка, чешуйка… — он приостановился, подбирая слово, и Юте пришлось помочь ему:
— Скорлупка.
— Скорлупка, — согласился Арман, — Наглая, нахальная скорлупка с неистребимой тягой к неприятностям.
Юта часто заморгала:
— Знаете… Для дракона вы очень красноречивы.
Он онемел, а принцесса, воспользовавшись этим, поспешила добавить:
— Нет, я ничего такого не хотела сказать… Пожалуйста, разрешите мне ходить сюда самой. Пожалуйста. Ну, пожалуйста.
Солнце — пастух без стада.
Утром — золото, вечером — медь.
И кажется, будто не надо