И он заснул, умиротворенный, на песке под звездами, слушая пустыню.
* * *
Невероятное событие привело в ужас и королевский дворец, и последнюю лачугу: морское чудовище, уже долгое время не тревожившее берега, готово было объявиться снова.
Все гадалки предсказывали лиха и беды; компасы ушедших в море кораблей вертелись, как детские волчки.
Рыбацкие суда возвращались без улова, охваченные паникой. Кто-то что-то видел, кто-то слышал звуки, доносящиеся прямо из моря, кто-то попросту пропал без вести.
Были приведены в боевую готовность части береговой охраны, но с каждым днем доблестные ряды их редели и истончались. Зато по стране бродили полчища дезертиров, распостраняющие такие слухи, что даже самые добропорядочные и зажиточные хозяева готовы были бросить все и бежать куда глаза глядят.
Остин то и дело выступал с речью, одной и той же: король и советники, мол, не допустят, чтобы какое-то чудовище терроризировало мирных граждан… Раз или два приходили сообщения, что какой-то рыбак изловил чудовище сетью и скоро привезет на всеобщее обозрение, но верить таким слухам не спешили. Напротив — стоило кому-нибудь завопить благим матом, что «подводный ужас» вчера сожрал две деревни с жителями, скотом и домашней утварью — ему внимали, выкатив глаза и стуча зубами… Настали нехорошие, смутные времена.
— Ты ведь победил уже дракона — почему бы тебе не победить и морское чудовище? — громко спросила королева у своего мужа.
Дело было за завтраком, длинный стол разделял супругов, и, разговаривая, приходилось почти кричать.
Остин вздрогнул. Слуга чуть на пролил на скатерть белый винный соус, а присутствующие здесь же камердинер, паж и поваренок повернули головы так дружно, будто их дернули за ниточки.
— Ты же храбрец! — бесстрастно заметила королева.
Лицо короля пошло красными пятнами, но он ничего не ответил и склонился над тарелкой.
После завтрака Юта удалилась в свои покои, и туда же ворвался Остин. Одним свирепым взглядом окинул жену, сидящую за столом, чернильницу с торчащим пером, ворох исписанной и исчерканной бумаги. Щелкнул пальцами, отсылая молчаливую фрейлину. Протянул сквозь зубы:
— Если еще хоть раз ты посмеешь без разрешения открыть рот…
Да, король был по-настоящему взбешен. Уроки этикета слезали с него, как кожа со стареющей змеи.
— Если ты еще раз посмеешь вякнуть…
Юта встала — по-прежнему бесстрастная, даже чуть насмешливая:
— Что же? Ты снова отдашь меня дракону?
Остин всхрапнул:
— Значит, правда… То, что про тебя говорят…
Юта вскинула голову:
— Что же?
За портьерой тихо возились два подслушивающих пажа.
— Сосватанная драконом — вот что! Замуж тебя выдал змей, мерзкий дракон, склизкая тварь…
Юта шагнула вперед, презрительно сжав губы, безжалостная, как фехтовальщик перед дуэлью:
— Он стократ благороднее тебя!
— Да?! Твой дракон, помнится, смердит, как обгадившаяся коза!
Юта будто натолкнулась на невидимое препятствие. Со свистом втянула воздух. Бросила, как камень в лицо:
— Глупец… Я видела весь ваш бой. Я видела, как ты струсил.
За портьерой упало что-то тяжелое, послышался топот убегающих ног. Остин смотрел сквозь Юту белыми, ненавидящими глазами.
Уходя, он споткнулся и ударился лицом о дверную ручку. Вечером слуги, посмеиваясь, передавали из уст в уста: королева поколотила короля, вон какой синяк оставила!
Остин дожил-таки до самого страшного: над ним смеялись.
* * *
Пустыня приняла Армана, почти что усыновила.
С каждым днем он становился сильнее, и видения, являющиеся ему под жерлом потухшего вулкана, наполнялись новыми красками и новым смыслом. Предки говорили с ним — молча, но внятно, и никто не упрекнул его, что оставил замок на произвол судьбы, что не исполнил Ритуала…
Замок. Ритуал.
Разваленные башни, черный зев Драконьих Врат, запертые комнаты, пустые залы… Мертвое строение, и та, чей смех оживлял его, далеко, ох как далеко…
Поймав себя на подобной мысли, он скрипел зубами и отталкивал Юту от себя, изгонял, забывал. Но дни шли и шли, и вновь обретенное спокойствие таяло, как лед на ладони.
Однажды ночью он проснулся, покрытый потом. Звук, длинный красивый звук явился из остывающей пустыни — а пустыня богата голосами… Но во сне Армана голос пустыни был голосом старинного музыкального чудовища, инструмента, загромождавшего Органную комнату. Инструмент пел, а перед ним стояла, упрямо вскинув голову, странная, некрасивая, случайно похищенная принцесса…
В полдень он сидел под прямыми лучами солнца и пересыпал песок из кулака на ладонь. Золотая струйка завораживала, как огонь, как море, как игра облаков… Арман снова зачерпывал и снова пересыпал пригоршни песчинок, пока в голове его не возникла строчка:
— Я силился жажду песком утолить…
Он пошевелил сухими губами. Прошептал неуверенно:
— И море пытался поджечь… Мечтал я…
Песок соскользнул с его ладоней.
— Мечтал я тебя позабыть…
— Снова ты, молодой дракон, — сказал Тот, Что Смотрел Из Скалы.
Арман перевел дыхание и тяжело опустился на камни.
— Ты вернулся оттуда? Но обычно оттуда не приходят.
— Ты знаешь, где я был? — спросил Арман равнодушно.
Голос издал короткий сухой смешок, но ничего не ответил. Пещера казалась круглой, замкнутой, и Арман не видел выхода, который был здесь раньше.
— Ты вернешься туда, за море, молодой дракон? Безумная затея. Что мне сказать твоему потомку, если он явится сюда через пару тысяч лет?
— У меня не будет потомков.
— Жаль. Но тогда зачем тебе лететь за море?
И тогда Арман собрался с силами и посмотрел прямо навстречу взгляду Того:
— Послушай… Я не знаю, кто ты, но, может быть, ты сможешь ответить мне…
Он замялся. Взгляд его собеседника оглушал, как удар в лицо.
— Я не знаю, как спросить… Да и откуда тебе знать… Но, может быть…
— Про эту человеческую дочку? — спросил голос просто, даже буднично. — Я знаю… Ты — нет, ты не знаешь. Не лети за море, молодой дракон. Там бродит смерть, ее и твоя… Близко…
Взгляд исчез, и в глубине нор ухнуло, будто гигантскую пробку вырвали из бутылочного горла. Пещера разверзлась, как пасть, и в образовавшийся проем Арман увидел море.
Я — бабочка в душной сети Ритуалов.