Я рассмеялась, и не только потому, что она произнесла слово «задница».
— Как бы мне хотелось тоже так уметь! — сказала я.
— А ты попробуй, — посоветовала Зози. — И возможно, сама удивишься.
Мне, конечно, сегодня повезло. Сегодня вообще — день исключительный. И даже Зози ничего не могла знать о том, что случилось. А я действительно чувствовала себя сегодня иначе — более живой и бодрой, словно ветер переменился.
Во-первых, дело было в том, что сказала мне Зози насчет осанки и отношения ко всему на свете. Я пообещала ей, что непременно попробую вести себя именно так, и попробовала; и в то утро я чувствовала себя несколько более уверенной, тем более что голова у меня была только что вымыта, и я немножко подушилась духами Зози с ароматом роз, и потренировалась перед зеркалом в ванной, стараясь улыбаться «убийственно».
Должна сказать, что получалось не так уж и плохо. До идеала, конечно, далеко, но все же чувствуешь себя совсем по-другому, когда выпрямишься, улыбнешься и скажешь те слова (хотя бы про себя).
Я и выглядела тоже иначе: я стала как-то больше похожа на Зози, на такого человека, который вполне способен грубо выругаться даже в магазине «Английский чай», не обращая ни малейшего внимания на окружающих.
«Это не магия», — уверяла я себя и краешком глаза видела Пантуфля, который, по-моему, поглядывал на меня не слишком одобрительно и от неудовольствия дергал носом.
— Да ничего страшного, Пантуфль, — успокоила я его тихонько, — это вовсе не магия. Это разрешено.
Затем случилась эта история с Сюзи, когда она явилась в школу в платке. Похоже, она собиралась носить платок, пока у нее снова не отрастут волосы, хотя вид у нее в этом платке не очень. В нем она похожа на рассерженный шар для боулинга. Кроме того, все начали говорить ей вслед «Аллах акбар», а Шанталь стала смеяться над ней; Сюзи страшно расстроилась, и они напрочь рассорились.
После чего Шанталь весь обеденный перерыв болтала с другими подружками, а Сюзанна, естественно, явилась ко мне и стала плакаться в жилетку, но я в тот момент особой жалости к ней не испытывала, и, кроме того, я была не одна.
И это уже третье, о чем следует упомянуть.
Все началось утром, на одной из переменок. Наши, как всегда, забавлялись, кидая друг другу теннисный мячик; в игре не участвовали только Жан-Лу Рембо, как всегда уткнувшийся в книгу, и несколько «отщепенцев» (в основном девочки-мусульманки), которые никогда ни во что не играют.
Когда я вошла в класс, Шанталь как раз бросила мяч Люси и крикнула: «Анни водит!» — и все тут же заржали, принялись перекидывать мяч через всю комнату и орать: «Подпрыгни! Подпрыгни!»
В другой день я, может, и присоединилась бы к игре. В конце концов, это же просто игра, и лучше уж быть водящей, чем вообще оставаться вне игры. Но сегодня я упражнялась в том особом отношении к окружающим, которое посоветовала мне Зози.
И я подумала: «А что бы на моем месте сделала она?» И сразу поняла, что Зози скорее умерла бы, чем стала водить.
Шанталь все еще кричала: «Подпрыгни, Анни, подпрыгни!», словно я какая-то собачонка, и я быстро глянула на нее, но так, словно никогда прежде ее и не видела.
Знаете, я всегда считала ее хорошенькой. Она просто не может не быть хорошенькой, ведь она столько времени уделяет своей внешности. Но сегодня я вдруг увидела ее совсем в ином свете, я разглядела цвета ее ауры и ауры Сюзанны тоже; я так давно ничего подобного разглядеть не могла, что, уже не скрываясь, пялила на них глаза, такими безобразными — нет, действительно безобразными! — показались мне они обе.
Остальные тоже, должно быть, кое-что заметили, потому что, когда Сюзи бросила мяч, его никто не подхватил. И я почувствовала, что они собираются в кружок, словно в предвкушении битвы или чего-то необычного, явно стоящего внимания.
Шанталь явно не нравилось, что я так на нее смотрю.
— Да что с тобой такое сегодня? — спросила она. — Неужели ты не знаешь, что пялиться на других неприлично?
Я лишь улыбнулась и продолжала «пялиться».
Я заметила, что Жан-Лу Рембо у нее за спиной оторвался от своей книги и смотрит на нас. И Матильда тоже внимательно наблюдала за нами, слегка приоткрыв от изумления рот, и Фарида с Сабиной перестали болтать в уголке, и Клод слегка улыбался — знаете, как улыбается человек, если во время дождя вдруг на мгновение проглянет солнце.
Шанталь одарила меня одним из самых своих презрительных взглядов и сказала:
— Да, кое-кто из нас может позволить себе настоящую жизнь. Ну а ты, я полагаю, вынуждена развлекаться по-своему.
Я знала, что ответила бы ей Зози. Но я не Зози, я ненавижу всякие сцены, мне даже захотелось просто сесть за парту и отгородиться от всех какой-нибудь книжкой. Но я же обещала Зози, что непременно попробую! В общем, я выпрямилась, посмотрела Шанталь в глаза и прямо-таки наповал сразила всех своей убийственной улыбкой.
— Да идите вы все в задницу! — преспокойно заявила я. — Я великолепна.
И, подняв теннисный мячик, который как раз подкатился к самым моим ногам, швырнула его, и он — чпок! — угодил Шанталь прямо по башке.
— Ты водишь, — бросила я ей, повернулась и пошла в конец класса.
Возле парты Жана-Лу я остановилась. Он даже и не притворялся больше, что читает, а смотрел на меня, приоткрыв от удивления рот.
— Хочешь поиграть? — спросила я, чувствуя себя на коне.
И он пошел за мной.
Проболтали мы с ним довольно долго. Оказывается, вкусы у нас во многом сходятся. Нам обоим нравятся старые черно-белые фильмы, фотография, Жюль Верн, Шагал, Жанна Моро, местное кладбище…
Мне Жан-Лу раньше всегда казался немного высокомерным — он, например, никогда не играет с ребятами, впрочем, возможно, потому, что на год нас всех старше и вечно фотографирует всякие странные вещи своей маленькой цифровой камерой; я и заговорила с ним только потому, что знала: Шанталь и Сюзи это заденет.
А он оказался вполне ничего, посмеялся, когда я рассказала ему о Сюзи и ее списке, а когда узнал, где я живу, воскликнул:
— Так ты живешь прямо в той шоколадной лавке? Вот здорово!
Я пожала плечами.
— Да, неплохо.
— А шоколад ты ешь?
— Все время.
Он завистливо закатил глаза, и я рассмеялась. А потом…
— Погоди-ка, — сказал он, вытащил свой фотоаппарат — серебристый, чуть больше спичечного коробка — и мгновенно меня щелкнул. — Ну вот, готово!
— Эй, прекрати! — крикнула я и отвернулась.
Не люблю, когда меня фотографируют.
Но Жан-Лу посмотрел на маленький экранчик своей камеры, ухмыльнулся и предложил мне:
— Посмотри-ка.