– Брр… – Анна брезгливо повела плечами. – Этого еще не доставало.
– Ты когда-нибудь видела привидение? – Брунисента прижалась плечом к плечу Анны, невольно ища в ней защиты.
– Нет. А ты?
– Никогда. Крестьянки из деревни говорили, будто бы в нашем лесу на поляне по ночам раньше видели маленьких фей, но феи не привидения. Они милые и безвредные. Нянька много историй знала про фей. А я так видела только маленькие огонечки, которые кружились в темноте, точно рой звезд, – Брунисента была рада перевести разговор на менее страшную тему.
– Жанна рассказывала о феях, – Анна потянулась, поправила начавшие отрастать волосы. – Недалеко от ее родной деревни Домреми жили феи. Там было особое, волшебное дерево, которое все так и называли – Дерево Фей или Прекрасный май. В четвертое воскресенье великого поста под этим деревом собирались молодые люди и девушки, для того чтобы плести венки из цветов, часть из которых с песнями и танцами вешали на волшебное дерево, а часть относили в церковь, украшать статую Девы Марии. Наш капеллан говорил, что негоже вешать цветы, собранные на поляне, где танцуют феи и справляют свои обряды язычники, на статую Богоматери, а Жанна, наоборот, считала, что Дерево Фей в Домреми все так любили, что их любовь сделала цветы, травы и даже воздух в том месте священным. А что может быть более приятным Господу, если не эта любовь?!
Недалеко от волшебного дерева находился целебный источник, куда приходили пить воду страдающие лихорадкой люди. Брат Жанны Пьер рассказывал, что после того, как до деревни начали доходить радостные вести о победе Жанны, ее начали называть Святой Жанной, так что теперь и источник носит имя Жанны. А Дерево Фей – деревом Жанны. Все родившиеся девочки – Жанны, Жанны Орлеанские, Жанны-Орлеан-Пуатье, – она тихо рассмеялась.
– Не смейся. Пока Дева в плену, мы не имеем права смеяться и быть счастливыми. Ведь она… – Брунисента хотела продолжить, но в это время за дверью послышались тяжелые шаги Жака. Поэтому Брунисента поспешно распрощалась с подругой и, прихватив свечу, выскочила навстречу мужу.
В ту ночь Жак был весел и пьян. Он помог раздеться жене и, уложив ее на постель, принес по бокалу сладкого вина, которое они с удовольствием и выпили вместе. Это вино, особенно почитаемое женщинами, обычно не подавалось в мужских компаниях, а так как в замке редко принимали дам, Жак предпочитал держать запас сладкого каркассонского в собственной спальне для жены и сестры.
Выпив и немного придя в себя после пережитых ужасов, Брунисента успокоилась и даже немного развеселилась, ласкаясь к мужу и весело щебеча милые глупости и называя его ласковыми именами.
Разомкнув объятия, они лежали довольные и счастливые. Брунисента совсем не хотела спать, она думала о том времени, когда Господь наградит их с Жаком первенцем, представляя, как она, такая красивая и желанная, сообщит мужу о своей беременности и как при этом он будет счастлив.
Брунисента почти уснула, когда сон ее прервал доносившийся откуда-то снизу, точно из самой преисподней, стон.
Она села на постели, охваченная внезапным ужасом. Жак тоже проснулся.
– Что это? – Брунисента тряслась от страха.
– Ничего. Спи, – Жак отвернулся, подложив руку под голову.
– Что если в замке завелось привидение? Может быть, твои предки замуровали в подвале какого-нибудь несчастного узника, и теперь его душа взывает к отмщению!
– Глупости, – Жак попытался закрыться с головой. – Никто из моих предков не стал бы осквернять собственный дом!
– Но ты ведь тоже слышал! И это уже не в первый раз.
– В подвале находится разбойник, головорез из бургундской банды, которого мои ребята поймали вчера. Я велел допросить его до утра, чтобы, когда проснусь, вздернуть мерзавца на башне или отослать в Вокулер к Роберу де Бодрикуру, если выяснится, что разбойник более виноват перед ним. В конце концов, лишняя монета за поимку преступника никогда не помешает.
Новый крик прервал объяснения мужа.
– Не ожидал, что он будет так орать.
Жак сел на постели и, отерев ладонями лицо, встал и, как был, в одной рубахе вышел из комнаты. Брунисента услышала, как Жак забарабанил в дверь своего телохранителя, тот открыл, после чего мужчины некоторое время о чем-то разговаривали. Вскоре Жак вернулся и лег рядом с женой.
– Я велел Симонену спуститься в подвал и передать ребятам, чтобы они заканчивали на сегодня с пытками. Так что можешь спокойно спать.
Он привлек к себе жену и вскоре уже спал, тихо похрапывая. Брунисента лежала, боясь побеспокоить Жака. Сон не шел.
«Какой такой разбойник в подвале замка? – недоумевала она. Обычно весть о том, что Жак или его люди изловили разбойника, разносилась по всем окрестным землям как величайшая радость. Люди высыпали из своих домов, дети кидались комьями грязи в разбойничью рожу, женщины старались вцепиться ему в волосы, собаки лаяли, мужчины обсуждали пленника. Жак мог даже в качестве особой милости оставить головореза, закованного в колодки, на потеху черни, с тем чтобы те могли выместить на нем свои обиды. Народищу при этом собиралось, что в базарный день. Пели, плясали, кидались в пленника гнилыми овощами, оскорбляли, каждый на свой лад, на ходу сочиняя смешные куплеты или переделывая сообразно случаю известные песни. Если удавалось поймать насильника, проходящие мимо женщины старались плюнуть ему в лицо, самые смелые задирали подол, предлагая скованному по рукам и ногам разбойнику овладеть ими. Весело было.
Почему же на этот раз Жак не похвастался поимкой разбойника перед своими людьми? Если это был незначительный, рядовой грабитель – его можно было вообще отдать на растерзание скучавшим без праздника крестьянам. Но если это был главарь банды – почему Жак не повез его сразу же в Вокулер, где можно получить вознаграждение, или не послал гонца в его лагерь, где можно было обменять живопыру на богатый выкуп. К чему эти ночные пытки? Для чего нужна такая секретность?
Брунисенте не спалось, да и как тут заснешь, когда в замке творится нечто несусветное: сначала через запертые ворота исчез Алан со своим конем и вещами, а потом откуда ни возьмись появился таинственный разбойник.
И тут Брунисенте сделалось плохо. Она поднялась и, стараясь не разбудить мужа, быстро встала, подняла со стола подсвечник, в котором еще остался огарок, и, завернувшись в накидку, тихо, на цыпочках выбралась из комнаты и пробралась к Анне. Сердце ее при этом было готово выскочить из груди, так что Брунисенте казалось, что его громкий стук в состоянии перебудить стражу. Анна была на ногах. Поверх ночной рубахи на ней была надета золотистая епанча, которую она, подражая Деве, обычно надевала поверх лат.
– Ты слышала новые крики? – задыхаясь от волнения, спросила она.
Брунисента кивнула, не в силах произнести вслух то, о чем уже давно догадалась.