«Все. Жиль ушел. Жизнь кончена! – металось у нее в мозгу. – Ничего не сбылось и теперь уже не сбудется, после того как сама же оттолкнула свое счастье! Ведь он же нашел меня, проник за стены монастыря, позвал с собой. А я!» – Анна снова зарыдала, уже не страшась того, что ее могут услышать.
Вдруг кто-то потряс ее за плечо, и тут же Жиль сгреб ее, точно охапку цветов, и прижал к груди.
– Поедем со мной, Анна ле Феррон. Прямо сейчас поедем! Я не оставлю тебя здесь. Просто скажи «да» и будь что будет. Да, я не могу жениться на тебе, но что нам супружеские обеты, что обряд венчания? Я рыцарь и ты моя дама. Мы обвенчаемся по законам небесной любви, в церкви с единственным священником перед богом, имя которого Любовь. Ты даруешь мне свое кольцо, как это делали наши предки, я повешу его на шею, и мы будем соединены самим небом. Скажи только «да».
– Я согласна, – выдохнула Анна, обмякая в руках своего рыцаря, так, словно это признание лишило ее остатка сил. В следующее мгновение Жиль подхватил ее на руки и, выйдя вместе с ней из кельи, побежал по черному монастырскому коридору, победно звякая рыцарскими шпорами. Эти шаги, да еще ржание дожидающихся Анну и ее любимого коней еще долго вспоминали затем послушницы монастыря. Еще много ночей чудесный рыцарь приходил и за ними, бряцая оружием и броней, распевая любовные песни и убивая одного за другим присланных шпионить за влюбленными мерзавцев вкупе с кровожадными драконами и полчищами атакующих монастырь сарацин.
Вскоре Анна и Жиль обосновались в его любимом замке Тиффорг в Бретани, где Анна чувствовала себя в относительной безопасности. Сюда не могли добраться Жак и отец, и даже сам король Карл. Если бы ему вдруг зачем-то понадобилась бывшая телохранительница Девы, он должен был бы сперва спросить дозволения у Жиля войти в крепость.
Замок прекрасно охранялся и был достаточно укреплен и снабжен продовольствием на случай длительной осады. Бродя по коридорам и лестницам, заглядывая в роскошные залы и комнаты, Анна думала, что, наверное, и за всю жизнь не сумеет обойти его полностью. Это было странно, учитывая, что Лявро она знала вдоль и поперек. Да и Лероз графа ля Жюмельера был ею изучен за несколько дней.
Тяжело, наверное, быть хозяйкой в Тиффорге, где можно заблудиться и плутать затем в поисках выхода. Все было точно в сказочном сне. Анну окружали разодетые в дорогие одежды слуги, пажи носили малиновые бархатные костюмчики и черные, подбитые красным мехом плащи. Егерям выдавались коричневые с красным куртки, широкополые шляпы, узкие штаны и сапоги с раструбами.
Гарнизон был экипирован на испанский манер, да так ладно, что любой самый незначительный воин Тиффорга, оказавшись при дворе, где ничего не знали о том, кто он такой, с легкостью мог сойти там за небогатого каталонского идальго. Короткий камзол темного золота прекрасно гармонировал с белым кружевным воротником и манжетами, черные панталоны в обтяжку до колен, высокие черные или темные сапоги с золотистыми под цвет камзола раструбами, золотистые или черные перчатки, широкополая шляпа со страусовыми перьями. Добавьте к этому короткий плащ и длинную испанскую рапиру на поясе, и получится изысканный каталонский рыцарь – или один из воинов гарнизона в Тиффорге.
Мало этого, все двести воинов замкового гарнизона были конниками, а это уже сущая роскошь и трата денег.
Жиль обладал великолепным природным вкусом и фантазией. Его поверенные постоянно снаряжались в разные страны для заказа и покупки великолепных тканей, приобретения красивой церковной утвари, украшений и всевозможных редкостей. Он прекрасно знал, какой монастырь славится искусными вышивальщицам по шелку, где плетут лучшие кружева и откуда можно выписать самых многообещающих книжных художников, переплетчиков и копировщиков.
Сам лично он подновлял, копировал и расписывал заново свои любимые книги, которые всегда возил с собой и которым только что не поклонялся. В отличие от большинства дворян своего времени, Жиль любил читать, причем круг его чтения не ограничивался только церковной литературой. С ним можно было поговорить о вопросах философии, богословия, музыки, стихосложения, живописи и театра.
Он сам придумывал пьесы, которые исполнялись затем актерами его придворного театра. В дальнейшем Жиль собирался выстроить новое здание театра и пригласить туда актеров иностранцев, так как отдавал предпочтение итальянским певцам и испанским плясунам, которых считал лучшими. Он писал стихи и перекладывал их на музыку, соревнуясь в трубадурском искусстве с самыми известными менестрелями своего времени.
Жиль де Лаваль привык жить сразу же на несколько домов, внезапно перебираясь со всем двором в новый замок. Туда, где, как ему казалось, в эту пору можно было устроить лучшую охоту, или потому что на клумбе перед крыльцом там расцветали его любимые цветы. Правда, чаще он переезжал из-за обыкновенной скуки.
Сейчас, когда Жиль год провел в постоянных сражениях рука об руку с Девой, где с ним было ограниченное число прислуги и всего пятьдесят телохранителей, взятых им из замкового гарнизона в Тиффорге, все ждали, что он вот-вот войдет в прежний ритм и вновь начнет переезжать с места на место, устраивая охоты и развлечения и приглашая друзей.
В Тиффорге, равно как и во всех других замках, принадлежащих Жилю де Лавалю, были специальные залы, в которых хозяин собирал оружие, одежду, драгоценности и все, что могло понравиться часто наезжающим к нему гостям. Он давно уже завел обычай щедро одаривать любого, кто перешагивал порог его дома, будь то принц крови, странствующий рыцарь, трубадур или случайно забредший в крепость нищий. Этот похвальный обычай он унаследовал от рыцарей древности, правилам жизни и идеалам которых он откровенно поклонялся.
Бедный трубадур мог прийти к нему на своих двоих, в полинявшей рубахе, без сапог, имея лишь трехструнную гитару в руках и надежду в сердце. А уезжал зажиточным человеком, который мог уже не только купить себе небольшой домик, но и жениться.
Однажды во время осады крепости Льеж Жиль был ранен, и его, конечно, затоптала бы собственная конница, если бы в последний момент заметившая его отчаянное положение маркитантка не бросилась на помощь и, рискуя жизнью, вытащила барона на себе, спрятав его до окончания сражения в ближайшей канаве.
За эту помощь раненый Жиль обещал ей щедро заплатить и даже жениться.
Когда воины его отряда доставили его в шатер, где извлекли из раны наконечник стрелы и перебинтовали рану, Жиль пожелал, чтобы спасшую его женщину немедленно доставили к нему.
Он приказал пажу принести ларец с золотом и повелел маркитантке, чтобы та взяла столько монет, сколько поместится в ее ладонях. Когда же она заикнулась об обещании жениться, Жиль привлек ее к себе, весело рассмеялся и заявил, что на войне могут быть лишь временные жены.
В ту же ночь, от небывалой своей щедрости, он сделал маркитантке ребенка и в рыцарском великодушии больше никогда уже не возвращался к этой теме, не пожелав не только забрать к себе бастарда, но и увидеть его хотя бы раз.