Что ж, Архимаг сумел убедить себя в этом. Его случайность. Его победа. Его? Но мы-то знаем… или только догадываемся?
А невероятная Сила продолжала вливаться в Архимага. Он рос в буквальном смысле. Сила распирала его изнутри, и он становился все больше и больше. Вскоре его голова коснулась потолка и ему пришлось пробормотать заклятие уменьшения. Потом еще и еще раз. Когда все закончилось, Архимаг ощущал себя гномиком, уменьшающие заклятия облепили его с ног до головы. И все же он был на целый локоть выше своего прежнего немаленького роста. Что ж… теперь, чтоб оставаться Архимагом и жить в этом Ордене и этой Башне, ему придется постоянно удерживать все эти заклятия. С другой стороны, ради такой силы – не жалко. Да, с такими силами он способен удерживать немыслимое количество заклятий, даже не думая о них! Ну теперь-то его враги попляшут! Архимаг легко вскочил с пола и подошел к пустоте, заменявшей стол. Наугад выхватил из вороха бумаг одну, потом другую… с чего бы начать?!
– …головой достигнешь неба… неба… – вновь пискнул крохотный комарик.
– Достиг уже, – буркнул Архимаг, отрываясь от созерцания прискорбной корреспонденции. – Хватит об этом!
Голосок умолк.
Но могучее эхо его еще долго звучало, сотрясая отдаленные пространства и миры, заставляя озабоченно хмуриться Стражей Границ.
– Неспокойно в Мирах, – говорили они друг другу.
– Трудно пить с Богом, – удрученно вздохнул Глава Белого Ордена, Член Регентского Совета Джанхарской Короны, Великий Магистр Йоштре Туйен. – Трудно.
– Особенно такую гнусь, как топталовка, – вставил Тенгере.
– Вы еще молоды, юноша, – мягко улыбнулся белый маг, – некоторые вещи познаются только с возрастом и только в сравнении. Думаю, лет через двести вы перемените свое мнение. Да разве может быть лучшая выпивка?! Этот очаровательный букет, слегка отдающий ваксой и старыми сношенными подметками! Топталовка! Ни один напиток Среднего Мира не сравнится с ней по богатству тонов и оттенков вкуса! Никогда не судите поспешно, юноша!
– Ну, положим, есть еще табуретовка, – невинно заметил Фарин.
– А мы тут, в том большом зале, углядели ненароком один здоровущий табурет – правда, со спинкой, но ее ведь и отломать можно, – бодро добавил Арилой.
– Так может оно – того? – просительно подмигнул Фарин. – За дружбу, так сказать, за знакомство…
– Что вы, что вы, господа Боги! – испугался старый маг. – Королевский трон есть предмет священный и неприкосновенный! Как можно?! Уф… скажете тоже! Я даже протрезвел с перепугу…
– Ну это дело поправимое, – ухмыльнулся Арилой, доставая еще одну здоровенную бутыль. – А что до этого вашего священного и неприкосновенного, так мы с Фарином тоже сами по себе священные дальше некуда, а прикасаться мы к нему не будем – чего к нему прикасаться? Просто перегоним его на полезный продукт – и лады, нет?
– Нет! – категорически затряс головой старый маг. – И думать забудьте! В замке навалом других… табуретов. Собственно, я давно замечал, что их несколько больше, чем следует, но… сам я не великий мастер в перегонном деле, а других каких мастеров ни разу под рукой не случилось, так что если есть охота…
– Есть, как не быть! – обрадовался Арилой. – Это еще лучше! Особенно если табуреты старые, настоявшиеся.
– Насиженные! – добавил Фарин.
– Да еще из разных пород дерева! – восторженно подхватил Йоштре Туйен. – Такая табуретовка выйдет!
– И как они могут пить эту гадость?! – потрясенно шепнул Тенгере сидящей рядом Богине.
– Думаешь, я знаю?! – фыркнула та. – На небе тоже такое. Как сойдутся да как нажрутся разной мерзкой амброзии – и ну лупить друг друга нимбами по головам!
– Жуть! – с чувством сказал Тенгере. – И как ты там жила?
– Вот так и мучилась! – хихикнула она. – Знаешь, давай оставим этих нудных стариков, пусть себе дегустируют свои дурацкие табуретки, а мы пока пойдем куда-нибудь, погуляем! Джанхар такой красивый, а я почти ничего еще не видела! И ты, между прочим тоже. Второй день тут, а нигде еще не были.
– Пойдем, – кивнул Тенгере, подымаясь из-за стола. – Я прошу нас извинить, но…
– Идите, идите, юноша, – понимающе кивнул белый маг. – Джанхар действительно прекраснее табурета. Ваша Богиня абсолютно права.
– Но в табуретах тоже есть свои маленькие прелести! – наставительно заметил Арилой.
– Несомненно, – слегка поклонился белый маг.
– И я хотел бы перейти к проблеме сортов дерева, а также к способам определения степени изношенности и насиженности оных изделий, – объявил Фарин, разливая по хрустальным бокалам очередную порцию топталовки.
Курт сидел на камне, созерцая солнце, окунающее свои рыжие брызги в танцующее чудо фонтана. Курт уже давно сидел здесь, в самом дальнем уголке огромного джанхарского королевского парка. Сюда не заходили шумные и суетливые придворные, влюбленные парочки предпочитали более укромные уголки, и даже вездесущие садовники нечасто добирались сюда – а добравшись, замечали спину одного из гостей Великого Магистра Йоштре и благоразумно ретировались, дабы не мешать глубокомысленным раздумьям высокого гостя.
Курт сидел, глядя в фонтан, и ему было хорошо. Ему было так красиво, как никогда прежде. Говорить не хотелось. Думать тоже. Хотелось прирасти к этому камню. Быть здесь всегда, глядя, как мерцает солнце в могучих и нежных ладонях струящейся воды. Да что он, собственно, в своей жизни видел красивого? Отца, когда он пел? Что ж, возможно. Но это прекрасное видение грубо перечеркивалось отцом, когда он пил. И хрупкая красота песен рассыпалась под чем-то тяжелым и страшным. Пьяный крик глушил дивные слова песен. А собственные дрожащие, неуклюжие попытки повторить те же самые слова, те же памятные мотивы погубили их окончательно. Насмешки и побои менестрелей вкатили на могилу безвременно почивших песен тяжелый надгробный камень.
То, что было потом, красотой и вовсе не отличалось. Грязная желтизна стены, у которой он то ли пел, то ли подаяния просил… и сумеречная синева подворотен, которые дарили ему приют, если поданных за день грошей не хватало на ночлежку, когда он укладывался в грязь и накрывался ознобом вместо одеяла, не ведая, проснется ли утром… Какая там красота?! Не до красоты было.
Потом все стало другим. У него хватило сил изменить свою судьбу. Он перелез стену, убил первого врага и разбил о дерево многострадальный отцовский инструмент. То ли в наказание, то ли в награду ему был дарован посох – и в придачу боль, настолько жуткая, что смерть казалась чем-то несущественным и малозначительным. С этой минуты мир вокруг Курта поменялся решительно и необратимо. В нем не осталось ничего обыкновенного. Колотушки, тычки и черствые корки сменились магами, погонями и приключениями. Некие неведомые силы швыряли Курта, словно тряпичную куклу, из приключения в приключение, с одной дороги на другую. Его окружали невероятные существа, каждую минуту с ним могло стрястись что-то необыкновенное – да все, что угодно, могло стрястись! – но была ли в этом необыкновенном хоть капля красоты?