– А где тут нормальное? Это же чужой лес… – Сказано это было таким тоном, что Леон понял: Карл ни за что не отступится.
– Оставь, пойдем назад.
– Иди… – Мальчишка пожал плечами.
Леон бы ушел. Будь он один. Неожиданно, совершенно некстати, он увидел этих детей. Маленьких, беззащитных и глупых. Они потащились в Лес, хотя каждому родители говорили, что бывает с теми, кто уходит за реку. Но дети поверили своему вожаку. Потому что он сказал – нашим мамам плохо, пойдем и убьем зверя, чтобы им было хорошо. А что такое мама? Весь мир. И дети спасали свой мир. Как могли. Потому и не ныли, потому терпели. И страх терпели, и мороз.
«Какой же я идиот! – удивительно четко осознал Леон. – Не надо было их пускать сюда! И идти с ними не надо было!»
– Карл… Ты гад, – неожиданно даже для самого себя сказал Леон.
Тот фыркнул и обернулся.
– Не нравится? – Леон увидел странный нездоровый блеск в его глазах. – Не ешь. Вали отсюдова. Трус.
– Когда захочу, тогда и пойду, – ответил Леон и отошел.
Малышня стаскивала в кучу ветки.
Наконец набралась приличная куча. И Карл принялся бить кресалом, видимо, взятым у отца, но мох почему-то не занимался. Леон оторвал кусочек просмоленного льна от факела. Положил под пучок искр. Через некоторое время огонек заплясал на сухих ветках. Карл кинул сверху нарубленные им ветви.
– Сейчас подсохнут… Доставайте еду.
Малышня распаковала сумки. У кого-то были сухари. Краюха хлеба. Даже вареные яйца.
– Кто-нибудь взял котелок? – спросил Леон.
– А зачем? – после паузы поинтересовался Ленц.
– Нагрели бы воды…
– И так хорошо, – беззаботно махнул рукой Карл.
Он взял длинную палку и ткнул ею в костерок, который давал дыма больше, чем огня.
В тишине Леса раздалось злое шипение.
Ветви, которые рубил Карл, те самые, что истекали гадким соком и воняли, вдруг изогнулись, зашевелились, обхватили сук крепкими витками! Мальчишка закричал, отбросил палку и метнулся прочь.
За ним кинулась, побросав пожитки, остальная малышня. Леон отскочил в сторону и спрятался за дерево.
В костре трещали сучья, шипели, скручиваясь и переплетаясь, страшные ветки, превратившиеся в слепых, истекающих ядом змей.
– Я же говорил, говорил… – шептал Леон.
Он осторожно высунулся. Змеи-ветви изломали палку, которую Карл сунул в их клубок, и сейчас конвульсивно дергались, пытаясь выползти из огня. Однако, коснувшись снега, они замирали.
– Боятся холода… – догадался Леон и крикнул громче: – Не бойтесь! Они не вылезут.
Малышня потихоньку приблизилась. Омерзительно воняло горелым мясом. Кого-то из мальчишек, вдохнувшего жирного дыма, вырвало на снег.
– Пойдемте отсюда, – предложил Леон.
– Куда? – неожиданно зло спросил Карл.
– Домой, – пожал плечами Леон. – К родителям. Никто ничего и не узнает. Если сейчас вернемся. Скажем, что с горки катались. И все.
Он почувствовал, что малышня сейчас на его стороне. Им хватило.
– Черта с два! Я без зверя не вернусь. Как же наши мамы?!
Это был нечестный прием.
– Не найдешь ты никакого зверя. Он тебя сожрет.
– С чего бы это?
– Потому что ты маленький. – Леон ударил по больному.
– Я не маленький!
– Маленький, – повторил Леон жестко. – Тебя отец не пустил деревню охранять. А я со своим ходил. Понял?!
Карл наклонил голову, и Леон вдруг увидел, как побелели костяшки его пальцев, что сжимали нож.
Это было страшно.
И тогда в глухой, замерзшей тишине вдруг завыло! Заклекотало! Заверещало! Со всех сторон! Затрещали деревья! Захрустел снег!
– Бежим! – взвизгнул Леон и побежал, увлекая за собой детей. Побежал туда, где виднелись на снегу его следы. Домой! Домой!
Они неслись, петляя, как зайцы. Там, где не проскочил бы взрослый, дети ухитрялись пролезть, проползти. А следом за ними двигалось что-то огромное! Рычащее на все голоса, воющее тем самым тянущим душу воем, что каждый день слышался в деревне. Карл нашел своего зверя. И когда они выбежали, выкатились на лед реки, падая и раскрашивая снег кровью, Карла среди них не было.
Леон кричал. Метался по берегу, звал. Из разбитой губы текла не переставая кровь.
Но тщетно. Карл не вышел к реке. Он и еще двое. Мальчик и девочка. Та, которая сказала, что не боится.
Вой начал удаляться. Сдвинулся куда-то в сторону, ушел в глубь Леса.
На льду реки плакал Леон.
Произошедшее тяжело ударило по деревне. На людей как будто навалилось что-то неподъемное. Придавило к земле, согнуло, стиснуло со всех сторон, мешая дышать, лишая сил. Иногда казалось, что весны уже не будет. Что весь мир погрузился в белую унылую зиму.
Это было тяжелое время.
Солнце поднималось над горизонтом едва-едва. Показывало край, висело некоторое время словно в нерешительности и снова опускалось. Зверь в Лесу выл не переставая, близко-близко от деревни. Словно почуяв свежую кровь. От этого воя мама плакала по ночам, а отец сделался злым и раздражительным. Он целыми днями сидел в доме. У окошка. Ел сухари и запивал их какой-то мутной жидкостью, которую наливал из большой бутылки. Иногда он засыпал там же, за столом. Тогда Леон укрывал его овчиной и подталкивал под голову мягкие рукавицы.
В хлеву маялась скотина. Мать то и дело впадала в какое-то полузабытье. Сидела на лавке, как неживая, сложив ладони на коленях и глядя в пространство пустым взором. Из этого состояния ее могла вывести только сестренка. Когда маленькая начинала плакать, мать вздрагивала, бежала к ней на нетвердых, будто со сна, ногах. Кормить овец, корову и птицу она забывала. И Леон взял эту обязанность на себя.
Готовить еду ему тоже приходилось самому. Радовало только то, что родители были нетребовательны к еде.
Мать почти ничего не ела, а отец жевал то, что давали. Равнодушно.
В других домах было не лучше.
Отец Карла помутился рассудком.
Сначала он кинулся через реку. В Лес. Его пытались удержать, но он вырвался, принялся рубить деревья. Потом побежал в чащу.
Его не было два дня. Все уже подумали, что отца Карла нет в живых. Но он вернулся. Оборванный, с растрепанными седыми волосами. И совершенно безумный. Утверждал, что встречался с Карлом, что тот жив и здоров. Но ему никто не верил. Старушка-знахарка пыталась отпаивать его своими хитрыми травами, священник читал молитву. Но тщетно. Отец Карла носился по деревне. Иногда веселый и радостный, с цветными лентами, привязанными к палке. Иногда испуганный, злой. Он забросил хозяйство. Кто-то говорил, что его тело изуродовано. Рваные раны, страшные царапины, следы зубов, человеческих зубов. Что уж было с ним там, две ночи в Лесу, никто не знал. Леон даже боялся себе представить.