– Папа! – крикнула Марта. – Это Леон. Мы погулять.
– Валяйте! – пробасил Снежный гигант и рассмеялся, будто зарокотал далекий гром.
– Это твой папа? – спросил Леон, когда они прошли мимо.
– Да. Приемный, – беззаботно кивнула Марта. – Он работает силачом. Ты уже видел семиголовую утку?
– Нет. Только обычную…
– Ну так пойдем, я тебе ее покажу. Она такая злющая, но мне дает себя погладить. Может, и тебе разрешит.
И она потащила его куда-то, уверенно лавируя между людьми, лавками, бродячими торговцами и артистами.
А потом вдруг кто-то закричал, громко и надсадно. Совсем не так, как кричат обычно зазывалы. По-другому.
И смолкло все вокруг. Людские головы будто по команде обернулись на звук. Толпа раздалась в стороны, и Леон увидел давешнего священника, которого они с отцом встретили по дороге. Тот стоял в центре, воздев руки к небу, его борода развевалась незримым ветром, черная ряса распахнулась, показывая немытое худое тело, увешанное железными веригами, изъязвленное следами от многочисленных проколов, от стальных колец пронзавших его плоть.
– Бетрезен! Бетрезен! – завопил священник. – Внемлите мне, люди! Ибо я глас Бетрезена Заточенного, проклятого и преданного. Внемлите мне, люди! И гордитесь! Пусть ваша гордость заставит вас слушать, ибо к вам обращается создатель мира! Радуйтесь, люди!
И он завертелся, поднимая пыль. Захохотал, как безумный.
– Бетрезен! Гордитесь, люди! Ибо вы есть дети Бетрезена! Так восстаньте же, чтобы освободить отца своего! Вспомните, откуда вы! Найдите в себе силу, чтобы признать это родство. Довольно быть скотом. Достаточно вы пресмыкались! Пусть гордость заставит вас вспомнить, кто дал вам жизнь на этой земле!
Вокруг священника кружилась, не оседая, пыль. И невидимый ветер рвал полы его рясы. Завывал, крутил пыльные вихрики. Люди слушали, как околдованные, завороженные.
– Бетрезен! Ваш отец! Предан, унижен, обречен на муки! Слышите, люди, он стучится к вам в души, стучится из огненного ада, страдающий, но все еще живой! Впустите его, люди! Впустите Бетрезена в свои души, иначе будете вы гореть в аду еще более страшном! Ведь не могут дети предавать отца своего. Впустите его люди, в кровь и плоть свою! Чтобы не стала она пеплом, чтобы налилась она жизнью, новой жизнью в Бетрезене! Слышите ли вы меня?!
Леон увидел, что священник вдруг остановился, повернул голову и немигающими глазами уставился на него, на Леона!!! Мальчишке хотелось бежать как можно скорее, бежать из этого страшного места! Но он не мог, прикованный к земле этим взглядом.
– Бетрезен, – выдохнул старик в рясе священника. – А ты хочешь служить Бетрезену? Хочешь служить отцу своему?
Его глаза приблизились, вжали мальчика в пыль. Уродливое лицо нависло над Леоном. Он хотел было крикнуть, что у него есть отец, его, родной, настоящий, но не мог! Будто язык прижгло раскаленным гвоздем!
– Впусти, впусти Бетрезена в свою душу, мальчик, впусти. Быстрее!
Мир вокруг почернел! Налился предгрозовой синевой, зарокотал! Стало нечем дышать, из-под ног у Леона ушла земля, он почувствовал, что валится куда-то вниз, туда, где полыхает вечный пламень и ждет кто-то, ждет, только и ждет, чтобы вцепиться! Но тоненькая, хрупкая ладошка ухватилась за его, Леона, руку и тянет, тянет, не дает упасть, рухнуть, исчезнуть. И он сам что было сил вцепился в эту ручку, такую тоненькую и вместе с тем, такую сильную.
– Хочешь конфетку, мальчик… – просипел священник, застилая собой черное небо.
Дыхание остановилось. Леон захрипел, давясь слюной. Но тут…
– Эй, еретик.
Леон упал на землю. Закашлялся. Из его глаз полились слезы. Мир снова вернулся, стал твердым, осязаемым, наполненным звуками и красками.
– Леон, Леон. – Марта тормошила его, дергала за одежду. – Что с тобой?!
Но мальчишка смотрел через ее плечо. Туда, где в круг вышел человек. И из-под лохмотьев пилигрима вдруг показались блестящие, словно пылающие на солнце доспехи.
– Эй, еретик. Тебя, кажется, заждался твой Бетрезен. Но сначала с тобой хотят побеседовать инквизиторы.
И священник закричал, а к нему со всех сторон кинулись пилигримы, на ходу сбрасывая одежду паломников.
Еретик поднял руки вверх, его ладони налились ярким, слепящим светом.
Вокруг закричали, и Леон, опомнившись, потащил взвизгнувшую Марту прочь от этого места.
Лавируя между мечущихся в ужасе людей, он бежал туда, где, по его мнению, осталась телега. Там должен быть отец! Единственный, самый надежный, тот, с кем ничего не страшно.
Но Марта вдруг остановилась, потянула его в другую сторону.
– Куда? – Леон обернулся и увидел Снежного гиганта.
– Марта! – крикнул тот.
– Папа!
Бородач в два скачка одолел расстояние, разделявшее их, сгреб обоих детей и нырнул куда-то в сторону. Тут же на место, где они стояли, обрушился какой-то мусор, перевернутая бричка или ларек. Покатились по земле большие, круглые, оранжевые плоды. Грохнул где-то позади раскат грома.
Гигант вытащил их из круговерти, в которую превратилась ярмарка.
Зашвырнул, как двух котят, в повозку, на которую уже были погружены вещи артистов.
– Пора уходить! – Он ловко прыгнул на козлы.
– Мне нельзя! – крикнул Леон. – Меня папа ждет!
– Да? – Гигант обернулся. – А где он?
– Не знаю, там, где телеги…
– Тогда тебе туда. – Гигант махнут рукой. – Мы уходим.
И он покачал головой и вдруг предложил:
– А если хочешь, давай с нами.
– Нет. – Леон вдруг понял, что именно сейчас теряет Марту. Внутри все сжалось. К горлу подступил ком. – Нет. Мне надо к папе.
– Ну… – Гигант пожал плечами и отвернулся.
– Марта. – Леон не знал, что нужно говорить в таких случаях.
Девочка ловко распустила волосы. Сунула ему в руки длинную, пеструю ленту.
– Вот. И теперь ты должен меня поцеловать.
И она подставила щеку. Леон, сам не понимая, что делает, неловко ткнулся губами.
– Теперь ты будешь мой рыцарь. Беги… – Марта ловко столкнула его с края кибитки. Та, будто только этого и ждала, тронулась, набрала ход. Марта крикнула ему: – Ты будешь мой рыцарь!
И исчезла в клубах пыли.
– Леон! – Крепкие руки отца подхватили его, закрутили. – Леон, где ты был?! Я все обежал! Я у всех спрашивал! Леон?! Что случилось, почему ты плачешь?! Тебя кто-то обидел?!
Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: «Успеем… Точно успеем…»