Воспоминание о бесконечных поворотах лестницы, призрак боли в коленях и бедрах… Ота почувствовал укол стыда, но выпрямился и покачал головой.
— Вряд ли.
Вожак кивнул, и двое из его людей вытащили из-за спины доски и жерди, из которых мигом сложили носилки — как для больного. Оте предназначалось небольшое сиденье, скошенное под тем же углом, что и ступени, а рукоятки-жерди были разной длины, чтобы легче вмещаться в узкий поворот. В любом другом месте от этих носилок не было бы проку, но сейчас они подходили как нельзя лучше. Забравшись с помощью одного из мужчин на сиденье, Ота спросил себя, сделали ли это приспособление специально или одолжили у служителей башни. Самый крупный воин поплевал на ладони и взялся за нижние ручки, на которые приходился больший вес. Его товарищ взялся за другой конец, и Оту рывком подняли.
Начался спуск. Ота все время оставался спиной к середине спиральной лестницы, а под ним пробегали каменные стены и пол. Носильщики кряхтели и ругались, но бежали быстро. Однажды верхний споткнулся, и нижний сердито на него прикрикнул.
Путешествие длилось вечно — камень и темнота, вонь пота и фонарного масла… Ота стукался коленями о стену впереди, головой — о стену сзади. На середине башни их ждал другой здоровяк, готовый взять на себя большую часть веса. Ота опять устыдился и хотел возразить, однако вожак удержал его на месте сильной и твердой ладонью.
Вторая часть пути показалась Оте менее ужасной. В голове начало проясняться, в душе поселилась безумная надежда. Спасение! Кто-то устроил ему побег. Ота подумал об охранниках, только что убитых на вершине башни, и вспомнил слова Киян: «Как ты защитишь меня и мой дом?» Могут убить и тюремщиков, и спасителей — все во имя традиции…
Ота понял, когда они спустились до уровня земли: стены стали очень толстыми, а проход между ними сузился. В узких прорезях окон замелькал свет, воздух наполнила бессвязная музыка. У основания лестницы носильщики опустили Оту на землю и забросили его руки себе на плечи, словно несут пьяного или больного. Вожак протиснулся вперед. Хотя он хмурился, Ота отметил, что он получает от происходящего большое удовольствие.
Беглецы тихо миновали ходы, похожие на лабиринт, и выбрались на переулок у основания башни. Там их ждала крытая повозка, запряженная парой беспокойно ржущих лошадей. Вожак махнул рукой, и его люди посадили Оту в повозку. Сам вожак и еще двое залезли следом. Возница потянул за вожжи. Подковы ударили о мостовую, повозка накренилась и поехала вперед, по выбоинам. Вожак завязал верх повозки, но оставил щель, из которой иногда выглядывал. Фонарь потушили. Повозку наполнил запах гари.
— Что там, снаружи? — поинтересовался Ота.
— Ничего, — ответил командир. — Пусть так и будет. Молчите.
В тишине и темноте они продолжали путь. У Оты кружилась голова. Повозка дважды повернула налево и один раз направо. Возницу кто-то окликнул, он на ходу ответил. Плотную ткань верха теребил ветерок, затем Ота услышал журчание воды. Значит, выехали на южный мост — свобода! Он широко ухмыльнулся — и тут же вспомнил, какими будут последствия его освобождения.
— Простите, не знаю вашего имени… К сожалению, я не могу.
Вожак пошевелился. В повозке было почти темно, и Ота не видел его лица, хотя вполне мог представить, что тот весьма удивлен.
— Я поехал в Мати, чтобы защитить одного человека. Женщину. Если я исчезну, ее заподозрят, и мой брат убьет ее как сообщницу. Я не могу этого допустить. Простите, но мы должны поворачивать.
— Ты ее так любишь? — перешел на «ты» вожак.
— Это я во всем виноват. Она ни при чем.
— Во всем виноват, говоришь? Тогда тебе за многое придется ответить, — весело поддел его тот.
Ота невольно улыбнулся.
— Ну, может, и не во всем. Только я не могу допустить, чтобы ее обидели. Это моя беда, мне и расплачиваться.
Все долго молчали. Наконец вожак вздохнул.
— Ты благородный человек, Ота Мати. Говорю тебе это, чтобы ты понял: я тебя уважаю. Ребята, закуйте парня в цепи и вставьте кляп. Криков мне точно не надо.
На него мгновенно бросились, прижали к деревянному полу повозки. Чье-то колено уперлось ему меж лопаток, невидимые руки завернули локти назад. Когда Ота открыл рот, чтобы закричать, в него впихнули кусок грубой ткани. Сверху кляп привязали полоской кожи, чтобы было не выплюнуть. Он даже не понял, когда ему успели связать ноги; меньше чем за двадцать вдохов-выдохов его совсем обездвижили: руки были больно скованы в запястьях и локтях, рот забит кляпом. Чужое колено переместилось на поясницу и впивалось в позвонки с каждым движением повозки. Ота раз дернулся, и его прижали сильнее. Он попробовал еще. Владелец колена выругался и стукнул его по голове чем-то твердым.
— Я сказал, тихо, — пробормотал командир и отвернулся к щели. Ота зарычал от бессильной ярости, на которую никто не обратил внимания. Повозка катилась дальше в ночь. В какой-то миг они съехали с мощеной дороги на проселочную. Теперь по колесам шуршала трава. Оту увозили в никуда, и он не мог понять, почему.
Прошло ладони три, прежде чем забрезжил первый свет. Зарей это еще нельзя было назвать, скорее посветлевшей ночью. Ноги вожака — единственная часть его тела, которую Ота видел, не поднимая головы — казались тенью внутри тени. Ота услышал щебет ласточки, потом грохот и журчание воды. Мост над небольшой речкой. Когда повозка рывком съехала с моста на землю, вожак перестал смотреть наружу.
— Скажите ему, пусть встанет, — сказал он и повторил: — Кому говорю! Остановить повозку. Живо!
Один из двоих воинов — тот, что не держал Оту — крикнул вознице. Повозка постепенно перестала качаться и остановилась.
— По-моему, там какой-то шум. В деревьях слева. Баат, поди посмотри. Если что, сразу беги назад.
Кто-то снял колено с Оты и вылез из повозки. Ота перевернулся на спину. Ему не помешали. Стало еще светлее, и он видел мрачное лицо вожака и встревоженное — оставшегося воина.
— Ого, ничего себе! — произнес вожак.
— Что там? — спросил воин и достал из ножен меч. Вожак выглянул из повозки и жестом приказал воину отдать меч. Тот послушался. Главный взял меч с легкостью человека, давно привыкшего к оружию.
— Да так. Мы ведь служили вместе у западников?
— Ага, моя первая сделка.
— Ты был хорошим воином, Лачми. Учти, я это ценю.
Со змеинои быстротой вожак дернул запястьем, и воин упал на спину. Из вспоротой шеи хлынула кровь. Ота попытался отодвинуться. Вожак погрузил меч в грудь воина, бросил меч на пол повозки и изобразил в сторону умирающего позу сожаления.
— А вот в фишки ты зря жульничал.
Он переступил через труп и обратился к вознице:
— Все готово?
Возница что-то неразборчиво ответил.
— Хорошо.
Вожак небрежно перевернул Оту на живот, и путы бывшего узника ослабли.