Мадж вышла на палубу где-то в три четверти свечи, хотя ночью море зачастую творило со временем странности. Иногда Оте казалось, что он смотрит на темные волны и дробящийся лунный свет уже недели.
Бледная кожа Мадж почти сияла в холодных лучах. Она озирала бескрайние просторы вод с видом хозяйки. Ота смотрел, как она отыскивает его взглядом, подходит ближе. Никто из моряков с ней не разговаривал, хотя по меньшей мере один владел ниппуанским. Мадж села на палубу, скрестив ноги. Ее глаза выглядели почти бесцветными.
— Сны? — спросила она.
Ота ответил утвердительной позой.
— Если бы был ручной станок, ты бы ткать, — сказала она. — Занял ум настоящим. Тебя ест прошлое.
— Справлюсь, — отозвался он.
— Ты грустный по дому. Я знаю. Я вижу.
— Наверное, — согласился Ота. — Я все думаю, правильно ли мы поступили.
— Думай нет?
Ота опустил взгляд на воду. Что-то вырвалось на поверхность и снова исчезло в глубине. Он не успел разглядеть, что.
— Вряд ли. Я думаю, мы сделали, что смогли. Но вот это дело… Правильно ли мы поступили?
— Убийство, — поправила Мадж. — Называй своим именем. Не «это дело». Когда прячешь имена, даешь им власть.
— Меня беспокоит, правильно ли мы сделали, что… убили его. По ночам я об этом думаю.
— А если вернуться назад, сделай по-другому, ты бы сделал?
— Нет, я поступил бы так же. Это тоже меня волнует.
— Ты слишком долго жить в городах, — заметила Мадж. — Тебе было лучше уехать.
Ота промолчал, хотя мог бы поспорить. Ночь тянулась к рассвету. Еще неделя, и они достигнут Квиана, самого южного из Восточных островов. Груз — тонкие ткани и канаты Сарайкета, пряности и кованые изделия прочих городов Хайема — поменяют на жемчуг и перламутр, шкуры необычных островных животных и красочные птичьи перья. Спустя недели корабль начнет принимать на борт рыбу и сушеные фрукты, лес, соленую дранку и рабов. И лишь с первыми днями весны, спустя несколько недель, через десять портов, они достигнут Ниппу.
Заработок от долгих лет на пристани, подарки и деньги от Маати на поездку к даю-кво — все, что у него было — Ота вложил в это плавание. Он гадал, что будет делать дальше, когда попадет на Ниппу, когда доставит Мадж в целости и сохранности родным. Когда она вернется домой ни с чем, кроме воспоминаний о кошмаре. Без ребенка.
«Можно было бы поработать на кораблях», — подумал Ота. Он уже был готов к простому грубому труду вроде сворачивания канатов или мытья палубы. Вернуться бы только в летние города, хотя… В мире множество открытых путей для того, у кого ничего не осталось. Его, как и сказала Мадж, обступило прошлое, потому что он отбросил настоящее.
— Ты думать о ней, — произнесла Мадж.
— Что? А, о Лиат? Нет, не очень. Сейчас — нет.
— Ты оставить ее — свою любимую. Ты сердиться из-за нее и того мальчика.
Оту кольнула досада, но ответил он вполне спокойно.
— Они причинили мне боль, и все же я по ним скучаю. Хотя…
— Это освободить тебя, — закончила Мадж. — Для меня тоже так. С ребенком. Я боялась, когда первый раз поехала в города. Думать, никогда не подойду, никогда не приживусь. Никогда не стану хорошая мать без моей итиру, которая рассказать, как растить меня маленькую. Боялась много. И что? Ничего. Потерять все — не самое плохое, что есть.
— Это значит начать все заново, с чистого листа, — понял Ота.
— Точно так, — согласилась Мадж и добавила чуть погодя: — Начать заново и сделать лучше.
Они сидели и молча смотрели, как невидимое солнце осветляет край моря и неба. Едва над водой взошел рассветный пламень, молочно-белая кружевная дымка сгорела, и вот уже вся команда корабля высыпала на палубу поднимать паруса. Зазвучали песни, окрики, топот босых ног.
Ота поднялся, разминая затекшую спину, Мадж отряхнулась и тоже встала. Пока снаружи закипала работа, Ота спустился вслед за Мадж в трюм, где надеялся усыпить совесть и отдохнуть еще ладонь-другую. Его думы, однако, были по-прежнему обращены к неизвестности, что ждала впереди, и покинутому Сарайкету — городу, еще не осознавшему своего падения.