На тошнотворный миг Ота вернулся в грязную каморку, провонявшую нечистотами из ближайшей сточной канавы. Он вспомнил, как болели руки. Как старый поэт рвался, чтобы глотнуть каплю воздуха, а шнур впивался ему в горло. Тогда они думали, что так нужно. Даже сам Хешай. Придумал все Бессемянный: помочь Хешаю уйти из жизни — и спасти Лиат. Спасти Маати. И тысячи гальтских детей в материнских чревах, которых так и не коснулась губительная сила андата.
Ота не знал, когда все успело перемениться. Когда-то он мог убить хорошего человека и спасти невинные жизни. А теперь был готов погубить целый народ, чтобы защитить своих детей. Когда это произошло? Наверное, когда он впервые увидел Эю на руках у Киян.
— А ты? Знаешь, как все было? — спросил он у Лиат.
— Только догадываюсь. Если бы ты хотел рассказать…
— Нет, — вздохнул Ота. — Думаю, некоторые вещи лучше не ворошить. Что сделано, то сделано, и ничего уже не вернешь.
— Наверное, ты прав.
— Нам нужно поговорить о Найите, — сказал Ота. — Не сейчас. Не при… — Он кивнул на спящую девочку.
— Хорошо, — кивнула Лиат, убирая со лба прядь волос. — Я не хотела ничего плохого, Тани. Я бы ни за что не обидела бы тебя или твоих близких. Я приехала сюда не… Я приехала только потому, что это необходимо.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался поток холодного воздуха. На пороге возник торжествующий Маати. В руках у него была книга в переплете из синего шелка. Он держал ее, словно трофей.
— Вот она, шельма! — Он подошел к Оте и передал ему книгу, словно меч. — Тебе и твоему сыну, высочайший.
Глядя через плечо Маати, Ота заметил, что Лиат отвернулась. Он принял книгу, изобразил позу благодарности и нежно потряс Эю за плечо. Она засопела, нахмурилась.
— Пора домой, Эя-кя. Идем.
— Я не ппслю, — пробормотала девочка. Она потерла глаза тыльной стороной ладони и встала.
Попрощавшись, Ота с дочкой вышли на улицу и закрыли за собой дверь. Уже похолодало. Небо заполонили несметные армии звезд. Ота придерживал Эю за плечо, а та обвила отца рукой и уткнулась носом ему в бок. В воздухе плыл аромат ночных цветов, мягкий, точно запах дождя. Когда впереди показались двери первого дворца, Эя подняла голову.
— Найит-тя твой, правда ведь, папа-кя? — спросила она по-прежнему сонным голосом.
Когда Лиат проснулась, в окна светила луна. Свеча погасла, или они даже не потрудились ее зажечь, она не помнила. Рядом о чем-то бормотал во сне Маати. Как всегда. Лиат улыбнулась, рассматривая его профиль, чуть различимый в темноте. Во сне он выглядел моложе: морщины в углах рта смягчились, лоб снова стал безмятежным. Она с трудом подавила желание погладить его по щеке — боялась разбудить. С тех пор, как она вернулась в Сарайкет, у нее были любовники. Человек шесть. Каждый по-своему нравился ей, и каждого она вспоминала с нежностью.
Временами она думала, что все в ее жизни происходит наоборот, не так, как у других женщин. Флиртовать, увлекаться и ни о ком не думать всерьез нужно было в юности. Тогда случайные связи восхищали бы ее своей новизной. Она была бы слишком неопытна, чтобы заметить, что за ними стоит пустота. Вместо этого Лиат серьезно влюбилась дважды, пока ей не исполнилось и двадцати. Обе этих любви давно прошли — даже та, которая сейчас посапывала рядом на подушке, — однако память осталась с ней навсегда. Когда-то Лиат говорила себе, что весь мир — ничто, если у нее нет мужчины, который ее любит. Красивого мужчины с хорошим положением, которому она могла бы помогать чуткими советами.
Тогда она была другой. Какой же стала теперь?
Она осторожно приподнялась, раздвинула полог и опустила ноги на холодный пол. Нащупала свой халат, завернулась в него. Нижнюю рубаху и сандалии можно было забрать утром. А сейчас она хотела попасть в свою постель, на подушку, которая не так туго набита воспоминаниями.
Лиат выскользнула за дверь. На севере не было океана, чтобы хранить дневное тепло, и ночи здесь дышали холодом даже в конце весны. Пока Лиат добежала до покоев, где поселили ее и сына, тело у нее покрылось мурашками.
Больше недели миновало с тех пор, как Ота, или Итани, или хай Мати явился к Маати за детской книгой и почти взрослой дочерью. Тогда он ушел, посеяв тревогу в сердце Лиат. С тех пор они так и не встретились, и ожидание встречи лежало у нее на сердце тяжким камнем. Пока Найит рос, мать видела в нем лишь его собственные черты. Даже когда люди клялись, что у мальчика ее глаза и рот, что он даже зевает, как она, Лиат ничего не замечала. Они всегда были вместе. Может, поэтому сходство примелькалось. Конечно, Лиат согласилась бы, что в мальчике есть черты отца. Просто она не видела в этом ничего особенного. И только когда они встали рядом, когда она заметила, как понимающе смотрит на ее сына Киян, Лиат поняла, что совершила ошибку, разрешив Найиту приехать.
А еще она поняла, что уже не сможет ничего изменить. Ее первым желанием было отослать сына обратно, спрятать его. Так ребенок, укравший сладкую лепешку, прячет ее в рукав, надеясь, что если сейчас ее не видно, это значит, что он ее и не брал. Только многолетний опыт управления Домом подсказал ей, что так поступать не стоит. Случилось — значит, случилось. Любая уловка вызовет подозрения, а если хай почувствует неладное, Найит может погибнуть. Пока ее сын жив, Данату угрожает опасность. Лиат хватало ума, чтобы понять: для отца ребенок, сделавший у него на руках первый вдох, неизмеримо важнее, чем взрослый сын. Если бы Оте пришлось решать, Лиат не сомневалась, кого бы он выбрал.
Поэтому она собралась с духом, обдумала тактику переговоров и уверила себя, что все закончится хорошо. Они все стали союзниками в борьбе против гальтов. Оте не стоило беспокоиться. Она убеждала себя, что беспокоиться нет нужды.
В ее покоях не горела ни одна свеча. Пламя в очаге шипело и потрескивало сосновыми поленьями, наполняя воздух благоуханием смолы. Найит смотрел в огонь. Когда Лиат вошла, он поднял голову, изобразил позу приветствия и жестом пригласил ее сесть рядом, на диван. Лиат заколебалась, чувствуя себя неловко, но призвала на помощь чувство юмора и села. От Найита пахло вином и дымом. Халат свободно висел на нем. Так же, как на Лиат — ее собственный.
— Ты был в чайной, — заметила она, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало неодобрения.
— А ты была с моим отцом, — ответил он.
— С Маати, — кивнула она, как будто соглашалась, а не поправляла его.
Найит наклонился, взял железный прут и поворошил поленья. Искры, точно светляки, метнулись вверх и растаяли в воздухе.
— Я все никак не могу его повидать, — сказал Найит. — Мы здесь уже несколько недель, а он до сих пор не заглянул, чтобы поговорить. Каждый раз, когда я прихожу в библиотеку, его или нет, или он с тобой. Ты что, нарочно так делаешь?
Лиат подняла брови и закашлялась. Провела языком по зубам, гадая, откуда во рту появился привкус меди.
— Да, ты прав, — наконец призналась она. — Я к этому не готова. Маати уже не тот, что прежде.