— Все успело. Такие времена переделывают людей. Меняют нашу суть. Ота старается быть тем, кто нам нужен.
— Наверное, вы правы, — согласился Семай. — А я так этому сопротивляюсь. Даже забываю, что уже поздно. Все надеюсь, что это дурной сон. Жду, что проснусь, а Размягченный Камень расставил фишки на доске. И самой большой моей бедой окажется игра с андатом, а не…
Семай развел руки в стороны и повел ими вокруг, подразумевая дом, дворцы, город и целый мир.
— А не конец света? — закончил за него Маати.
— Вроде того.
Маати вздохнул.
— Знаешь, когда мы были молоды, тогдашний дай-кво выбрал Оту и хотел, чтобы он стал поэтом. Он отказался. Но я думаю, из него получился бы хороший поэт. Такая уж у него природа. Он знает, как сделать то, что нужно.
«Убить человека, взойти на трон, повести войско на смерть», — подумал Маати, но вслух ничего не сказал. То, что нужно.
— Надеюсь, его расплата окажется легче нашей, — сказал Семай.
— Вряд ли.
Баласар не верил в знамения. Его отец говаривал, что божество, которое сотворило мир и звезды над ним, уж наверняка сумеет составить несколько внятных фраз, если захочет сказать что-то людям. Баласар, не раздумывая, проглотил эту мудрость. Как еще мог поступить мальчишка, во всем подражающий предмету своего восхищения? И все-таки в ночь перед тем, как лагеря достигла весть о гибели охотников, он увидел сон.
Пустыня снилась ему не в первый раз. Он снова ощутил беспощадный жар, боль от ремней, впившихся в кожу. Вместо книг в сумке лежал пепел, но их тяжесть не стала меньше. Позади шли не только Юстин и Коул. Все — Бэс, Маярсин, Малыш Отт и остальные. Мертвецы следовали за ним, и он знал, что они больше не друзья и не враги. Они пришли, чтобы наблюдать за ним, чтобы посмотреть, чего он достиг ценой их крови. Они стали его судьями. Как это всегда случалось, он не мог говорить: в горле стоял ком. Не мог повернуться, чтобы взглянуть на умерших. Только чувствовал их присутствие.
На этот раз мертвых прибавилось. К тем, кто погиб в пустыне, присоединились другие. Воины и простые горожане, все выстроились за ним, желая видеть, чем он оправдает их жертвы и свою гордыню. За Баласаром шла целая толпа.
Он проснулся у себя в шатре. Во рту пересохло так, что язык прилип к небу. До рассвета было далеко. Баласар хлебнул воды из фляжки, стоявшей возле постели, натянул рубаху и холщовые штаны и вышел наружу, чтобы облегчиться. Войско только-только начало просыпаться. Баласар жадно вдохнул теплый и влажный речной воздух. Ему подумалось, что весь мир — деревья, травы, посеребренные луной облака — замер в тревожном ожидании. До Удуна, стоявшего дальше по реке, две недели пути. К концу месяца умрет еще один поэт, сгорит еще одна библиотека, падет еще один город.
Как он и предполагал, до сих пор война шла легко, но все же немного затягивалась. В Нантани он почти никого не потерял. Предместья, которые встречались им по пути на север, успевали опустеть задолго до их приближения. Мужчины, женщины, дети, животные — все разбегались перед войском, как разлетаются сухие листья с первыми порывами урагана. Баласар сделал только один просчет — слишком понадеялся на паровые телеги. Два котла все-таки успели взорваться из-за тряски на ухабах, прежде чем он приказал охладить их и тянуть за собой. Пятеро воинов погибли сразу, пятнадцать обварились кипятком так, что пришлось отправить их обратно в Нантани. А еще им не удавалось как следует пополнить припасы. Прежде чем сбежать, жители предместий жгли все, что могло пригодиться Баласару и его людям. Хорошо, что в окрестных лесах водилось полно оленей и прочей дичи. Этого хватало, чтобы прокормиться, пока войско не дойдет до следующего города.
Небо на востоке посветлело. Баласар облачился в одежды полководца и направился в лагерь. Повара уже разожгли костры. Пахло жженой травой и горящим деревом, углем, который позаимствовали у самоходных телег, топленым жиром, пшеничными лепешками и каффе. Баласар улыбкой приветствовал воинов: командиров, пехотинцев, лучников и возниц.
Одним он кивал с одобрением, на других мельком бросал хмурый взгляд. Возле одного из костров его угостили половиной пшеничной лепешки. Баласар присел на корточки у огня, подул на нее, чтобы остудить, и съел. Он сделал богачом каждого из своих людей. Знал, что каждый пойдет с ним в бой, и надеялся, что лишь немногие встанут у него за спиной во сне.
Шатры Синдзи Аютани находились в самой середине лагеря, но стояли отдельно, словно квартал уроженцев Бакты в Актоне. Это был город в городе, лагерь посреди лагеря. Здесь Баласара ждал не такой теплый прием. К уважению, которое он видел в миндалевидных глазах наемников, примешивался страх. А может, и ненависть. И все-таки уважение в них было. Он в этом не сомневался.
Синдзя в одних штанах, без рубахи, сидел на бревне, держа кусок серебряного зеркала в одной руке и кинжал — в другой. Когда Баласар подошел ближе, наемник поднял глаза, отдал ему честь и продолжил бриться. Баласар присел рядом.
— Скоро снимаемся с лагеря, — сказал он. — Сегодня мне нужно десять из ваших людей. Поедут с отрядом в дозор.
— Думаете, будет кого допросить? — спросил Синдзя без всякого намека на ехидство.
— В такой близости от реки — вполне возможно.
— Они знают, что мы идем. Беженцы идут быстрее войска. О гибели Нантани тут узнали две или три недели назад.
— Что ж, тогда они могут послать кого-то на переговоры.
Приставив лезвие к горлу, Синдзя промолчал. Видимо, обдумывал его слова. На руках и груди наемника белели длинные полоски шрамов.
— Хотите, чтобы я тоже поехал? Или мне остаться в лагере?
— Останьтесь. Но те, кого пошлете с отрядом, должны хорошо говорить на гальтском. Я не хочу пропустить важные сведения.
— Хорошо, — кивнул Синдзя, снова поднимая лезвие.
Баласар хотел еще что-то сказать, но вдруг услышал, что его зовут. К нему бежал мальчишка лет четырнадцати, одетый в цвета второго легиона. Он запыхался, лицо раскраснелось. Баласар встал, заметив краем глаза, что Синдзя отложил кинжал и зеркало и потянулся за рубахой. Мальчишка отдал честь.
— Генерал Джайс, — произнес он, запинаясь и тяжело дыша. — Я от командира Тевора. Мы потеряли отряд охотников.
— И что же? Теперь пускай догоняют. На поиски у нас нет времени.
— Генерал, они не потерялись. Их убили.
В этом было что-то до странности знакомое. Баласар вспомнил сон. Другие воины. Вот откуда они появились!
— Веди, — сказал он.
Засаду устроили на прогалине. К ней вели оленьи следы. Из нескольких тел торчали арбалетные стрелы. Остальных сразили удары мечей и топоров. С мертвых сняли одежду и доспехи. Забрали оружие. Расхаживая по низенькой, объеденной оленями травке, Баласар вглядывался в лицо каждого из погибших.