— Я знаю. Лоя-тя очень умный. Он говорит, что я могу приходить сюда, пока родители не запретят. Покажите язык, пожалуйста.
Лиат подождала, пока не кончится повторный осмотр, а затем спросила:
— Ты, наверное, рада, что нашла дело по душе?
— Мне нравится, — ответила Эя. — Конечно, я лучше вышла бы замуж, но это тоже неплохо. Может быть, папа-кя найдет мне такого мужа, который позволит мне работать у лекарей. А может, я даже выйду за хая и тогда смогу делать, что хочу. Ведь мама-кя теперь сама управляет целым городом. Все так говорят.
— Поживем — увидим, — сказала Лиат, пытаясь представить хая, который разрешает жене заниматься лекарским ремеслом.
— Вы думаете, что потом хайема уже не будет? — спросила Эя. — Что всех перебьют гальты?
— Конечно, нет, — попробовала возразить Лиат, но умолкла, встретив глаза девочки.
Та смотрела на нее спокойно, серьезно, точь-в-точь как Ота. Странно было видеть хладнокровие на таком юном личике. Эя, как и отец, готова была судить хоть самих богов, если бы это потребовалось. Удобная ложь не могла ее успокоить. Лиат опустила глаза.
— Не знаю. Может, и так.
— Вот, — сказал лекарь. — Держите, Лиат-тя. Растворите в чашке воды и сразу пейте. Будет горько, поэтому глотайте побыстрее. Потом лучше прилягте на ладонь-другую. Зато боль как рукой снимет.
Лиат положила бумажный пакетик в рукав и приняла позу благодарности.
— Нам надо снова устроить пир в саду, — предложила Эя. — С вами и с дядей Маати. Лоя-тя тоже мог бы придти, но ведь он — слуга.
У Лиат вспыхнули щеки, но кривая усмешка лекаря подсказала ей, что его ставят в такое положение уже не в первый раз.
— Пожалуй, с пирами стоит подождать хотя бы денек, — заметил он. — Ты не забыла, что у Лиат-тя болит голова?
— Знаю, — нетерпеливо отмахнулась Эя. — Я и говорила про завтра.
— Предложение заманчивое, — сказала Лиат. — Я поговорю с Маати.
— Эя-тя, принеси, пожалуйста, жесткие щетки и помой их, — попросил лекарь. — Тамия нас уже заждался.
Взмах — Эя сложила руки в жесте послушания и была такова. Лиат заметила в глазах врача ласковую улыбку. Он покачал головой.
— Она как вихрь! Да, насчет порошка. Я забыл сказать, он может вызвать привыкание. Не принимайте его чаще, чем раз в неделю. Если боль вернется, приходите, попробуем что-нибудь еще.
— Уверена, что и это поможет, — сказала Лиат, вставая. — Спасибо вам. За Эю.
— Наука ей пригодится, — пожал плечами лекарь. — Ее отец уехал смерти навстречу, мать и друг, поэт, слишком заняты заботами о целом городе, а за ней и присмотреть некому. Так у нее хотя бы есть, чем отвлечься. Пусть она иногда меня отвлекает, разве можно ее прогнать?
Сердце Лиат застыло куском свинца. Улыбка соскользнула с губ лекаря, и за маской спокойствия на миг проступил ужас. Он заговорил снова, медленно роняя серые, точно камень, слова.
— В конце концов, кто знает… Может, нам пора научить детей, как ухаживать за умирающими.
Маати потер глаза тыльной стороной ладони, сощурился и поморгал. Мир стал похож на собрание размытых пятен: лужайка с высокой травой, на которой они отдыхали, превратилась в сплошной лист зеленой рисовой бумаги, дальше длинными штрихами темнели великие башни, а между ними проглядывало голубое небо. Глаза будто застил туман, только он был цветной, а не серый. Маати поморгал еще, и картина стала отчетливей.
— Долго я спал? — спросил он.
— Порядочно, милый, — ответила Лиат. — А я бы и еще поспала. Боги свидетели, сегодня ночью нам с тобой отдохнуть не удалось.
Солнце почти достигло зенита. В траве прятались лакированные коробочки с остатками завтрака. Половина дня прошла. Лиат сказала правду. Ночью он почти не сомкнул глаз — поздно лег, рано встал, спал плохо. Теперь ночное бдение мстило болью в спине и шее и тяжелыми веками.
— А куда Эя ушла?
— Назад во дворцы. Думаю, вернулась к своим лекарям. Я хотела тебя разбудить, чтобы вы попрощались, но она решила, тебе лучше отдохнуть. — Лиат улыбнулась. — Сказала, что сон восполняет силы. Кто бы мог подумать, что она начнет вворачивать такие словечки? Заговорила, как настоящая ученица лекаря.
Маати хмыкнул. Поначалу он был против завтрака в саду, но Эю поддержал Семай. Отдохнув как следует, за полдня можно сделать работу, с которой усталому и сломленному не справиться и за день. Его и сейчас тянуло в библиотеку: к свиткам и рукописям, которые без конца перечитывал, вощеным дощечкам, на которых писал свои заметки, стирал и принимался писать сызнова. Однако не мог же он отказать Эе. Слишком непостоянна была ее привязанность, слишком дорога.
Лиат обвила его руку своей и положила голову ему на плечо. От нее пахло травой и вишневым пирогом, яблоками и мускусом. Не думая, он чмокнул ее в макушку, словно бы так и делал всегда. Словно бы целая жизнь не прошла с тех пор, как они расстались.
— Как дела с работой? — спросила она.
— Неважно. У нас есть с чего начать, но записки Семая — это всего лишь основы. Их писал ученик, едва покинувший школу. Я понимаю, тогда он считал их откровениями, только сейчас от них мало пользы. И…
— И?
Маати вздохнул. Теперь он хорошо видел башни. И травинки стояли раздельно.
— Семай никогда не отличался особой изобретательностью. Вот почему ему поручили принять чужого андата, а не пленить нового. И я не лучше.
— Тебе дали такое же задание.
— Семай умен. Да и я неглуп, если на то пошло. Но мы преемники. Нам нужны советы того, кто выполнил пленение от начала и до конца. Того, чей ум острее нашего.
Вокруг башен парили птицы. Черные, серые и белые пылинки. Они описывали круги в такой гармонии, будто ими управлял единый разум. Маати представил, что слышит их крики.
— А что если научить кого-то? Ведь у тебя целый город, выбирай кого хочешь.
— Времени нет, — сказал Маати.
Он хотел добавить, что даже если бы время нашлось, он все равно не спешил бы никого учить. Андат — слишком опасное и мощное оружие, чтобы доверить его тому, кто слаб сердцем и не отличается здравомыслием. На этом и строилась вся его жизнь, жизнь Семая и самого дая-кво. Так и выбирали поэтов, делая из мальчиков, брошенных родителями, самых почитаемых людей в мире. И все-таки решимость изменила Маати. Он подумал, что если бы нашелся кто-то подходящий, он доверил бы ему силу. Только бы вернуть воинов с поля боя и восстановить прежний мир. Ради этого рисковать стоило.
— А вдруг приедет еще кто-то из поэтов? — предположила Лиат, но голос у нее был усталый и тихий.
— Ты уже не надеешься на дая-кво?
Она улыбнулась.
— Надеюсь? Да, я надеюсь. Но не верю. Гальты знают, каковы ставки. Если мы не пленим андата, все города падут. Если пленим, уничтожим Гальт и всех его жителей. Ни от них, ни от нас пощады ждать не стоит.