— Это плохо. Как думаете, есть ли у нас время?
— Не знаю. — Ашуа хотел сказать что-то еще, но в конце концов лишь покачал головой.
— Готовьте людей. Дадим Сетани еще день, чтобы одуматься, а потом — домой. Может, еще успеем разобрать участок дороги. Хотя бы задержим гальтов, если не сможем сделать все, что собирались.
— А что с книгами? — спросил Сая. — Если поэт умер, им они ни к чему. А нашим пригодятся.
— Я спрошу, — ответил Ота. — Если повезет, у нас будут и книги, и люди, и припасы.
— Но ведь хай вам отказал, высочайший, — удивился кузнец.
Ота с улыбкой покачал головой. Только сейчас, когда он улучил момент, чтобы отдохнуть, на него навалилась усталость. Он попытался вспомнить, сколько дней встречал и провожал солнце, качаясь в седле. Ему казалось, всю жизнь. Он помнил, каким уехал из Мати спасать дая-кво, но теперь чувствовал, что это был кто-то другой. Он изменился. Его сердце по-прежнему щемило, когда он вспоминал о Киян, Данате и Эе. И тревога накануне грядущей борьбы не стала меньше. Но все-таки он был уже не тот, что раньше. Более того, к своему удивлению и беспокойству, Ота понял, что не чувствует в этом ничего странного.
— Высочайший? — повторил Сая.
— Уйти с переговоров — еще не значит закончить их. Хай Сетани разрывается между растерянностью и гордостью, однако он далеко не глуп. Он хочет с нами согласиться. Просто еще не знает, как это сделать.
— Вы говорите так, будто знаете наверняка, — заметил Сая.
Ота задумался.
— Если бы после той битвы ко мне кто-то пришел и сказал, что знает, как поступить и возьмет на себя ответственность, я бы согласился. Именно это я и предложил. Хай пошлет за мной сегодня же вечером.
Ота ошибался. Хай Сетани прислал к нему слугу только наутро. Глаза у правителя Сетани были красными, лицо осунулось из-за переутомления и тревог. Вряд ли хаю удалось заснуть после их вчерашнего разговора, да и в предыдущие ночи. Ставни широких окон были открыты. Снаружи занималось холодное серое утро. Небо пряталось за тучами, которые лежали так низко, что казалось, будто воробей в полете может коснуться их крыльями. Ота сидел на диване с роскошной бархатной обивкой, расшитой серебром и крошечными жемчужинами, но при этом пропахшей пылью и ветхостью. Самый могущественный человек Сетани расположился напротив него, на таком же. Уже одно это было уступкой. Ота не преминул ее заметить, однако не подал и вида.
Хай Сетани жестом приказал слугам оставить их наедине. По их растерянным и нерешительным лицам Ота понял, что раньше такого не случалось: некоторые люди чувствовали себя гораздо уверенней под пристальными взглядами окружающих.
— Убедите меня, — сказал хай, когда двери покоя закрылись, и они остались одни.
Ота изобразил вопросительный жест.
— Убедите меня вас выслушать, — объяснил хай. — Докажите, что вы правы.
Это была даже не просьба, а почти мольба. Ота глубоко и медленно вздохнул, собираясь с мыслями. Он думал о том, что нужно сделать, с тех пор, как покинул разрушенное селение поэтов. Он сотню раз менял свой план и так и этак, проверял его и перепроверял, не спал ночами из-за горьких сомнений, чтобы наутро снова поверить в свою правоту. Простейший выход был самым верным. Он это знал, но все равно не мог подобрать подходящие слова, чтобы объяснить все как следует.
— В бою мы им не соперники, — сказал он. — Если останемся ждать их здесь, мы погибли. Сетани ничто не спасет. Однако у гальтов есть две слабости. Во-первых, паровые телеги. Благодаря им войско движется быстрее, но они взрываются. Пусть гальты готовы рисковать, они все равно недооценивают опасность. Если мы начнем их уничтожать…
— Вы говорите про уголь?
Ота сложил руки в утвердительном жесте.
— Они не приспособлены для угля, который жгут наши кузнецы. Кто нам противостоит? Воины. Не мастера по металлу и не торговцы скобяным товаром. Они не станут присматриваться к тому, что найдут у вас в хранилищах. Особенно, если будут спешить в Мати. Если мы смешаем уголь, жар в печах получится слишком сильным. Швы на котлах разойдутся, или же у самих печей расплавится дно.
— И тогда им придется идти пешком или искать лошадей.
Ота вспомнил искореженный котел из селения дая-кво и улыбнулся.
— Когда телеги взрываются, это не просто остановка. Каждый раз гибнут люди, и если мы воспользуемся замешательством, то сможем навредить им еще больше. Есть еще одно преимущество. Они уверены, что мы проиграем. На их стороне сила, а мы беззащитны. Единственный раз, когда мы попытались их остановить, они вырезали половину войска. Они считают, что мы не представляем угрозы.
— И это слабость?
— Да. Они не обращают на нас внимания. Для них война уже закончена. Все решено, остались только мелочи. Они не ждут, что положение изменится. С чего бы?
Хай Сетани смотрел в огонь. Язычки пламени отражались в черных глазах.
— Они сделали ту же ошибку, что и мы.
Ота немного помедлил и согласно кивнул.
— Гальты понимают, что такое война, — сказал он. — Они — лучшие учителя, которые у меня были. Я постараюсь отплатить им тем же.
— И для этого вам нужно, чтобы я, хай своего города, бросил Сетани и последовал за вами?
— Да, — кивнул Ота.
Хай долго молчал. Затем встал и пошел к окну. Тишину покоев нарушил только шорох его одежд. Ота ждал. Правитель смотрел на город. На Сетани, ради которого он убил своих братьев и забыл собственное имя. Ота почувствовал, как затекли от напряжения спина и шея. Он просил этого человека отказаться от всего, забыть свое единственное предназначение. Сетани ждала гибель. Разграбление. Даже если гальтов получится одолеть, прежде они успеют разнести все до камешка. Возможно, тут уже нечего будет восстанавливать. А что останется хаю, когда он лишится города?
Много лет назад Ота уже просил человека сделать правильный выбор ценой титула, почестей и единственного места под солнцем. Хешай-кво отказался, и это решение стоило ему жизни.
— Высочайший, — начал Ота.
Не оборачиваясь, хай Сетани поднял руку и остановил его. Ота понял его ответ по движению плеч — они расправились, будто с них сняли тяжкую ношу.
Даже после зимы в Ялакете Лиат удивлялась капризам северной природы. С каждым днем солнце задерживалось над городом все меньше. В полдень было тепло, и ласковые лучи грели ей щеки, однако ночи дышали ледяным холодом. Все деревья в садах разом утратили зелень, точно сговорились. Это было совсем не похоже на летние города с их постепенными, едва заметными переменами. В Сарайкете осень наступала медленно и лениво, тепло покидало мир нехотя. На севере все менялось куда быстрее, и поэтому Лиат чувствовала себя неуютно. Она была истинной южанкой.
К примеру, думала она, сидя у себя в покоях с пиалой горячего чая в руке, она по-прежнему считала себя деловой женщиной Сарайкета. Если бы кто-нибудь спросил ее о работе, она рассказала бы о залах, где чешут хлопок, о складах с товарами. Если бы ее спросили о доме, она описала бы набережную, запах океана, гомон, в котором смешалось множество языков и диалектов. Она подумала бы о доме из кирпича, который достался ей в наследство от Амат Кяан; о маленькой спальне с окном, увитым листьями винограда. Вот уже год, как она уехала оттуда, и теперь вернется не раньше весны.