Она шарахнулась, как будто хотела убежать. Взгляд метнулся к Маати. Тот улыбнулся и принял позу приветствия и вопроса одновременно. Руки девочки запорхали, сменив полдюжины разных поз и не остановившись ни на одной.
— Тут нужны лекари, — сказала она. — Будет много раненых. А я хочу им помочь. И… и я хочу быть здесь, когда вы остановите гальтов. Я помогала тебе в работе не меньше Семая.
Ложь не лезла ни в какие ворота, но Эя говорила с такой уверенностью, что Маати почти ей поверил. Он улыбнулся.
— Ты должна была уехать с Найитом-тя и братом, — сказал он.
Она сжала губы и побледнела.
— Знаю.
Маати поманил ее к себе. Она подошла, обойдя Семая сторонкой, как будто боялась, что он схватит ее и унесет туда, где она должна быть. Маати сел на холодный каменный пол, и она опустилась рядом.
— Здесь опасно, — сказал он.
— Не так уж опасно, если вы с папой-кя тут остались. А ведь вы — два самых важных человека в мире.
— Это как посмотреть…
— Он — Император. Даже хай Сетани так говорит. А ты убьешь гальтов. С вами рядом безопаснее всего. А вдруг с тобой что-то случится, и тебе нужен будет лекарь?
— Я найду кого-нибудь из воинов или слугу, — предложил Семай. — По крайней мере, переправим ее…
— Нет, — сказал Маати. — Пусть останется. Она напомнила мне, зачем я все это делаю.
Эя просияла радостной улыбкой. Из всех опасностей и ужасов ее волновал один — что ее отправят прочь. Маати взял ее руку и поцеловал.
— Иди, сядь на ступеньках. Не отвлекай меня. И во всем слушайся Семая-тя. Делай то, что он скажет, не спрашивай, зачем, и не пытайся его переспорить. Поняла?
Эя взмахнула руками в жесте согласия.
— И еще, Эя-кя. Пойми. Я очень рискую. Если я погибну… Тише, дай мне договорить. Если пленение не выйдет и моя небольшая защита окажется бессильна, я должен буду заплатить цену. Если это случится, помни, я очень тебя люблю. Я сделал все это, потому что риск того стоил. Потому что я хотел тебя спасти.
Эя сглотнула. В ее глазах заблестели слезы. Маати улыбнулся, встал и жестом попросил ее отойти и сесть на ступеньки. Семай подошел к нему, нахмурившись.
— Не стоило говорить ей такое, — начал поэт, но прежде чем Маати успел ответить, наверху снова загудела труба.
Маати показалось, что он слышит далекую барабанную дробь, которая эхом отдается от городских стен. Он посмотрел на Семая.
— Пора. Время не ждет. Закончи символы, а потом зажги свечи и прикрой эту проклятую дверь. Мы все насмерть замерзнем еще до того, как андат потребует расплату.
— Или приготовим все аккуратно к приходу гальтов.
Маати принялся царапать последние строчки пленения.
Хотелось не спеша изобразить каждое слово, точно рисунок мысли. Так было бы лучше, но у них совсем не осталось времени. Он закончил, как раз когда Семай зажег последний светильник и стал подниматься по каменной лестнице на второй этаж. Прежде чем закрыть снежную дверь, поэт выглянул наружу.
— Что там?
— Дым, — отозвался Семай. — Больше ничего.
— Спускайся. Где одежды?
— Сзади, в углу, — сказал Семай, закрывая широкие деревянные двери. — Сейчас принесу.
Маати подошел к подушке, лежавшей в центре комнаты, с кряхтением сел и задумался. Надписи на стене перед ним больше походили на каракули вандалов из предместья, чем на дело жизни поэта. Правда, слова и фразы, образы и метафоры сияли в его памяти ярче, чем их могли осветить светильники. Семай быстро прошел мимо, вернулся и положил на пол сине-черное одеяние. Если им повезет, в следующий раз к нему прикоснутся уже не человеческие руки.
Маати глянул через плечо. Эя сидела у дальней стены, сжав руки в кулачки у самого сердца. Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка получилась уверенной. Затем повернулся к стене с надписями, сделал пять глубоких вдохов, чтобы сосредоточиться, и начал напевно читать.
Стоя на краю крыши, Ота изучал город, словно карту. Линии острых крыш отмечали изгибы улиц. Только на дороги, что вели к складам Сиянти, Ота мог смотреть сверху вниз, наблюдая, как на черную мостовую ложится снег. С юга наступала армия гальтов. По крайней мере, так сказали трубы на башнях. Они придумали сигналы на все случаи. Короткие мелодии подавали воинам команды, приказывая осуществить замысел, над которым он, Синдзя, Ашуа Радаани и остальные просидели всю ночь. А кроме того, у них был код, позволявший Оте задать вопрос и услышать ответ, как будто они просто переговаривались.
У трубача посинели от холода губы. Это был молодой человек с бочкообразной грудью. Когда он дул в трубу, широкая медная воронка оглушала всех вокруг. И все же иногда им с трудом удавалось расслышать ответ. Как сейчас.
— Что они говорят? — спросил хай Сетани.
Ота поднял руку и прислушался к последним нотам.
— Гальты пошли на мост. Льду не доверяют.
— Больше времени уйдет на переправу. Это хорошо, — сказал хай Сетани. — Если не пустим их в тепло до заката…
Ота изобразил позу согласия, хотя совсем не верил в успех этого плана. Если даже они смогут удержать врага на поверхности до темноты, гальты ворвутся в дома и сожгут все, что можно разломать и забросить в печь. Бураны, ледяные ветра, которые сменяют нежный осенний снежок, доставили бы врагу хлопот, но серая снежная завеса, которая сейчас заволакивала даль, совсем не предвещала бури. Ота ничего не сказал. Как сдержать эти полчища, когда они так близко от желанной цели? Где взять силы, чтобы выстоять до холодов? С гальтами нужно было разделаться сразу, прямо на улицах. Теперь или никогда.
Он прошелся вдоль парапета, оглядывая дороги, ведущие к дворцам и кузням, по которым, как он рассчитывал, скоро побегут гальты. За спиной у него слуги тряслись от холода, им ведь приходилось держаться в почтительной неподвижности. Огромная жаровня, которую вытащили наверх и нагрузили поленьями, весело потрескивала, но тепло от нее расходилось только на одну-две стопы вокруг. Рядом с ней стояли хай Сетани и трубач. Ота даже не представлял, как можно остаться неподвижным. Только не сейчас.
Гальты занимали южные подступы к городу. Там их никто не смог бы остановить. Битва должна была разгореться ближе к центру, в тени башен, на узких улочках, где люди Оты будут атаковать по всей длине гальтской колонны, как тогда, в лесу. До них долетел звук трубы. Гальты перешли через реку и хлынули в Мати.
«Мне нужно туда, — подумал Ота. — Нужно взять меч или секиру».
Мысль была дурацкая, и он это знал. Один клинок или лук ничего не решат, а его гибель не принесет городу пользы.
Запели трубы — целая дюжина разом. Грохнули барабаны гальтов. Все подавали сигнал, никто не слушал. Закрыв глаза, Ота присел на корточки на краю крыши, стараясь отличить одну мелодию от другой. Досада грызла ему шею, въедалась в спину. В городе что-то случилось, несколько событий сразу, а он никак не мог понять, что именно.