Подросток смотрел на торжественную фигуру, заслоняющую холодеющее небо, и чувствовал волны густых запахов, исходящих от плаща. Горячая земля… трава после дождя… морской ветер… сырые листья… дым… земляника…
— Меня услышала лишь она. Женщина. Архэл. Только потому, что была ближе всех к моему создателю. — Голос незнакомца то падал до едва слышного шелеста, то начинал рокотать, словно прибой. — Но она ничего не помнит. Помнишь — ты. Поэтому я пришел к тебе, хоть ты и хотел уничтожить меня.
Острая боль пронзила голову мальчика. Так было всегда, когда воспоминания прошлого рвались в слабую человеческую память.
— Я не хотел никого уничтожать, — выговорил он, наконец. — Я никогда никого не хотел уничтожить.
— Ты считал меня опасным уродливым калекой, недостойным существовать. Но я живу. Я хочу жить!
Он наклонился над мальчиком, морщившимся от боли, и тот увидел совсем близко холодные яркие звезды в черноте под капюшоном.
— Кто ты? — повторил Форкий. Хотя уже и так понял.
— Несовершенное творенье, — ответил тот с человеческой горечью в нечеловеческом голосе. — Срединный мир.
Он вскинул руку, открывая лицо, и подросток отшатнулся. В нем были слиты сотни ликов — детских, мужских, женских. Они перемешивались, вытекали один из другого, сменялись звериными мордами, птичьими клювами, челюстями насекомых. Страшное, странное, прекрасное, больное, искаженное, холодное. Бесконечно меняющееся. Но в каждой маске была как будто трещина. Искривление, откуда смотрела глухая пустота. Она вдруг хлынула наружу, и Форкию показалось, что его окунули в бесконечную тьму. Та затопила все вокруг: низенький домик родителей, сад, оливковые деревья, небо…
Остался один лишь голос этого мира.
— Я умираю, — произнес он почти беззвучно. — Меня убивают. Рвут на части. Вгрызаются в материю, из которой я создан. Выхватывают из нее куски. Пожирают заживо.
В сознании человека вдруг ярко вспыхнула картина — красная бездна, пышущая жаром, в которой копошатся безобразные твари. Они впивались в землю, драли ее длинными когтями, и вверх взлетали длинные полотнища белого огня.
«Демоны», — подумал Форкий.
— Я хотел, чтобы вы смели их с меня, — отозвался призрачный голос. — Ты пришел, значит, хочешь помочь. Но почему ты не появился здесь со всей своей силой? Не уничтожил их всех сразу? Что можно суметь в этом жалком теле?
— Я не знаю принципов, по которым ты построен. Моя сила, перенесенная в эту реальность, могла бы уничтожить не только демонов, но и тебя самого.
— Но что ты можешь?!.. — простонал он, гася картину огненной бездны, и вокруг Форкия засияли чистые звезды.
— Мыслить. — Ответил тот с улыбкой. — А если ты будешь помогать мне, еще и строить. И, быть может, научу людей бороться.
Он занимался строительством сто двадцать лет.
Это была грубая работа. Он не создавал ничего нового, не ткал тонкую материю, а латал дыры, пробитые в старой. Игрушка, созданная когда-то в безрассудном порыве, прежде яркая и нарядная, лежала перед ним сейчас покореженная, побитая, жалкая. А он — архитектор, больше всех огорченный ее появлением, теперь отчаянно пытался починить то, что от нее осталось.
Его дворцы, гробницы и висячие сады, построенные по прихоти земных владык, на самом деле были заплатками, которыми Зодчий пытался скрепить рвущуюся ткань срединного мира. И тот, в свою очередь, делился с мастером своей силой, давал здоровье и долголетие, выводил на поверхность нужные минералы и скрывал от демонов…
А еще архитектор искал Лучезарного. Но нашел лишь один след, оставленный Денницей — город Солнца в горах. Больше не было ничего. Как будто ученик покинул срединный мир…
Чтобы построить Никополис, понадобилось несколько десятков лет. Дух этой земли показал Форкию удивительный минерал, ограждающий от темных. Он же вывел камень на поверхность, потеряв при этом еще немного сил. Единственное, чего не хватало Зодчему — свободы перемещения. Его жилище было завалено чертежами телепорта, макетами орудий, кусками папируса с обрывками формул перехода. И долгие годы экспериментов дали результат. Он построил магические ворота. Далекие от совершенства. Грубые и примитивные. Но работающие.
За мгновение переместившись из Нита в Эллиду, архитектор стоял на высоком утесе, испытывая иллюзию, что прежняя сила вернулась к нему.
Теперь он мог легко приводить жаждущих свободы людей в поселение, надежно огражденное невидимыми стенами. Мог создать величайшее в срединном мире войско. Зодчий был уверен, что рано или поздно жажда власти и вечный голод заставят Хозяев забыть о нейтралитете и начать войну за территорию и человеческие ресурсы. Он был терпелив, год за годом собирая собственную армию из тех, кто сумел преодолеть в себе страх перед демонами. Из тех, кто не видел в жизни смысла под демонским ярмом. Из тех — у кого демоны отняли смысл жизни.
Теперь он знал о себе все. Точно. Без искажений. И как сейчас помнил все, что произошло с ним задолго до рождения…
— Сними Завесу. — Эрнолтинаор стоял перед тетраимом и смотрел в лицо, окруженное пламенем. — Я хочу спуститься в срединный мир.
Ответ пришел не сразу.
— Зачем тебе это нужно? — долетела до архиангела полумысль-полуобраз из зыбкого пространства Огненного мира. — Ты сам видел, та реальность нестабильна. Она может разрушиться в любое мгновение. Я заслонил ее от остального пространства, чтобы она не уничтожила никого вместе с собой.
— Я хочу вернуть Лучезарного.
— Ты думаешь, он там?
— Я знаю.
— А как же свобода? Он сам сделал выбор. Остался со своим созданием. Он защищал его от вас. От меня. Он готов был убивать ради него.
Эрнолтинаор опустил голову, чувствуя, как его начинает пригибать к земле мощь огненного создания. Произнес тихо:
— Помнишь ли ты, как я создал свой первый материальный мир? Как упивался им? Как осознавал себя Создателем, не понимая, что порождаю смерть и страдание…
Лицо в пламени осталось неподвижно, но Архитектору показалось, что тетраим улыбается. Обжигающая волна, идущая от него, стала еще жарче.
— И что стало с твоим миром?
— Я уничтожил его… — Даже сейчас, после многих сотен веков, вспоминать об этом было тяжело. — Расщепил на куски и вернул обратно в Хаос, откуда поднял. Ты говорил, что мы, архиангелы, создаем жизнь. Но прежде, чем научимся это делать — творим смерть. И сами погружаемся в нее. Это закон. Так было всегда. И будет. Наш горячо любимый, созданный в порыве вдохновения материальный мир будет страдать и умирать вместе с нами… Сними Завесу, я хочу помочь своему ученику вернуться. И всем, кто пошел за ним.
Гигантская огненная сфера тела тетраима пришла в движение. По ней прошла волна белого пламени.
— Почему ты просишь за него? Он пройдет весь круг до конца и возвратится сам.