— Да придумал я ее, — честно сказал Артур.
— Не бывает чтобы р-р-раз — и придумал, — возразил терпеливый Рагдай. — Ты о чем-то розмыслы свои кидал, виделось тебе чего, мерещилось…
— Вообще-то, я с самого детства викингами бредил, — признался Артур, — а как времени много появилось на острове этом — сел, да и написал. Вложил туда все, что помнил — даты точные, лица с монеток, какие видел в музеях. То есть, может быть, я их не точно описал, но очень тщательно представлял их.
— Страшная сила может скрываться в такой вот штуковине, — сказал Рагдай, с неожиданной и плохо вяжущейся с его обликом робостью беря тетрадку.
— Так я почитаю этому заморскому гостю? — спросил Артур. — Убивать его ты не собираешься…
— Пока… — сказал Рагдай. — Пока не знаю, как удалить его отсюда, не нарушая устоев.
— Добрый ты парень, Рагдай, — с чувством сказал Артур. — Я читать могу?
— Валяй, — сказал калика, укладываясь на песок и подсовывая под голову кулак.
Артур откашлялся и начал.
Речь у нас пойдет о тех временах, когда на испанской земле беспощадно дрались христианские и мусульманские армии, считая каждый свой бой решающим, ведущим к окончательной победе над врагом. Ни те, ни другие не ведали, что Реконкиста, война за свободу Пиренеев, продлится еще без малого шесть веков. Ни те, ни другие, не брали в расчет язычников, считая их осколками уходящего в прошлое мира.
…Эмир Севильи проснулся от собственного стона и выглянул из шатра. Его спящее воинство, словно огромный зверь, грузно ворочалось в походном лагере, пробуждаясь к ратному труду.
— Что меня разбудило? — спросил сам себя мавританский военачальник, и тут же скрежетнул зубами. — Если это опять проклятый дервиш…
Действительно, фигура тощего старика в рубище пронеслась мимо шатра, как обычно, выкрикивая какую-то чушь. Кажется, то были слова:
— Они идут, люди из сна! Правоверные, Небеса наказывают вас за грехи!
И так каждое утро, начиная с того, как войско халифата, повинуясь приказу владыки Гранады, двинулось на север, чтобы положить конец сопротивлению христиан. Эмир был почти всесилен в своем воинстве, но расправиться с надоедливым дервишем не мог. Войско неминуемо взбунтуется, нельзя трогать мерзавца, его устами говорит чуть ли не само Небо…
Мгновенное замешательство вызвало у эмира Севильи воспоминание о сне, в котором к нему по бурлящему морю несся корабль, подобный сказочному дракону. Что-то пугающее было в нем самом и в бородатых людях, столпившихся у носовой фигуры. Они как будто видели непобедимого эмира и смеялись над ним, бросая вызов…
Тряхнув головой, эмир стал смотреть, как войско выдвигается из лагеря.
Ходко идет мавританская кавалерия, быстро пожирая пространство, словно нет вокруг лесистых холмов и тенистых лощин, а простираются окрест бескрайние аравийские пески, породившие эти бесчисленные орды, настоящий кошмар христианского мира.
Эмир поднимает руку и подзывает Резателя, смуглокожего и белозубого командира легкой берберийской конницы. Эти союзники арабов из Северной Африки традиционно составляют авангард армии халифата, так называемое «Утро псового лая». Неспроста так величаво именуется отряд — он врывается во вражеские села вместе с первым лаем самых чутких сторожевых собак. Кастильцы называют темнокожих всадников «быстрой смертью».
Армия халифата достигает излучины реки, обходит опкую равнину и останавливается. Рука владыки указывает авангарду дорогу — в лощину между двумя заросшими жестким кустарником холмами. Эмир не торопится вводить в эту распахнутую пасть основные силы — он знает, как хорошо умеют маскироваться беспощадные мстители из летучих отрядов непокорных андалузцев.
Закованное в сталь воинство эмира Севильи замирает, словно змея, приготовившаяся к броску, а «Утро псового лая» устремляется в лощину.
Авангард, подобный змеиному языку, ощупывающему дорогу, тыкается в одну темную прогалину за другой, пока у ручья, над самым крутояром не натыкается на отряд андалузского барона. Зашипели стрелы, — и первый бербер, истошно закричав, раскидывает руки и валится с коня.
Резатель резко бросает послушного скакуна в сторону, пригибается, буквально распластавшись на конской спине, и дотягивается самым кончиком сабли до выскочившего из-за дерево мстителя.
— Всем назад! — кричит он, и вовремя. Поперек тропы спереди и сзади от авангарда начинают валиться подпиленные деревья, загораживая проход. Вертясь в седлах и отмахиваясь саблями, берберийцы уносятся прочь, оставив на траве несколько трупов.
Уже на выходе из лощины ливень стрел вновь настигает улепетывающий авангард, седла пустеют одно за другим.
Свою главную задачу они выполнили — уберегли главные силы от коварного удара, и самое главное — нащупали местоположение баронской дружины. Теперь конец бесконечным засадам и изнуряющим погоням, длительным переходам и мелким стычкам. Неуловимые летучие отряды последних защитников Ан-далузии прижаты к скалистому хребту и неминуемо будут растоптаны воинством халифата.
Барон выходит из-за дерева и подходит к мертвым воинам халифата. Его рука тянется к дивному дамасскому клинку. Рукоять витого рога унизана драгоценными камнями, ножны расшиты серебряными и золотыми нитями. По сравнению с этим оружием, собственный баронский скрамасакс кажется именно тем, чем он и является — заточенной с одного края грубой железякой, кое-как закаленной и вставленной в простую деревянную рукоять с парой медных накладок. Некоторое время барон колеблется, намереваясь взять себе саблю мертвеца, но потом хмурится и с проклятьем отбрасывает ее в сторону. По клинку бежит арабская вязь. Конечно же, сура из Корана, письмена дьявола!
Наступив ногой на трофей, барон кричит своим людям, добивающим раненых:
— По коням! Отступаем, пока сюда не явился сам халиф или эмир со всей своей адской сворой!
Эмир поднимает глаза на сумбурно докладывающего Резателя. Тот, понимая, что понес неоправданно большие потери, пытается оправдаться.
— Где они? — лениво выплевывая слова, вопрошает эмир.
— Заняли позицию над ручьем, на холме.
— Эти дети шайтана не пытаются скрыться? Отлично, хвала Всевышнему, он отнял у врага остатки разума!
Бербериец, косившийся на молчаливых и грозных телохранителей эмира, несмело улыбается, блестя белоснежными зубами. Кажется, прославленный полководец доволен.
«Все, сопротивлению христиан пришел конец, — думает эмир, — я преподнесу этот край властелину в Гранаде на острие сабли! А дальше воинство под зелеными знаменами устремится к Пиренеям, в мягкое подбрюшье прогнившей державы Каролингов!..»
Тут его взгляд, как бы случайно, падает на Резателя.
— Ты доставил мне удовольствие, — цедит слова эмир. — Нашел противника, но потерял многих… Слишком многих. Впрочем, я тебя прощаю. Для эмира ты оказался хорошим воином…