— А не боишься в Европе сгинуть? Чуму подхватить, или в застенки попасть? Здесь ты в самом сердце русской армии находишься, под защитой тысяч мечей. А в жалкой кибитке с несколькими спутниками — цена тебе по нынешнему веку копейке равняться будет.
— Посреди воинства! — фыркнула Дрель. — Это вы сейчас такие молодцы. Школьную историю забыл? Что здесь начнется через весьма короткий промежуток времени? Вольно вам Орден трепать, а как навалятся со всех сторон поляки, литовцы да шведы…
Ангмарец приложил палец к губам:
— Ты что, коза эльфийская, совсем мозгов лишилась? Нам ведь о таком знать не положено, договаривались же…
— Решили уже, закрутилась машина опричная, — примирительно сказал Шон. — Так что зря воздух сотрясать?
Ангмарец напустился на него с жаром:
— Что-то ты, ирландец, частенько эльфам поддакивать начал.
Шон посмотрел на назгула взором доброго и заботливого санитара из сумасшедшего дома. Командир Легиона словно в стену врезался, замолк и присмирел. Ирландец помолчал для значительности и сказал тихо:
— Девчонок наших, и правда, надо пристроить куда-нибудь. То ли замуж выдать, то ли в театр определить…
— А сами мы не можем свою судьбу решать? — возмутилась Майка. — Нашлись опекуны!
— Точно, — тряхнула челкой Тора. — Клуб клубом, дружина дружиной…
— Цыц, — шикнул на них Шон и вновь обратился к назгулу: — На кораблях им не место. И не только потому, что баба на корабле суть нонсенс. Не ровен час потопят «Федора Крюгера», или еще какая беда приключится… В походы с собой таскать — рисковать зазря.
— Есть еще место дислокации наших в пустоши, у реки Ижоры, в вотчине Зализы, — напомнил ан-гмарец.
— А вот туда ты нас силком не заманишь, — решительно возразила Дрель. — Я с ними еще с Питера не в ладах. У них там батюшка, свой устав, свои порядки.
— Тогда точно — негде вас оставлять без риска. А что, Майя, Тора, верно замуж не хотите?
Девушки переглянулись.
— Эту глупость мы всегда успеем сделать. Все-таки боязно от своих отделяться, — сказала старшая лучница. — А с Легионом наши избранники вряд ли уживутся. Одно дело вместе в поход пойти, другое дело — судьбу разделить нашу странную.
— Вы втроем в театр намылились? — поинтересовался ангмарец у отрядных девиц.
— Ну уж нет, — Майя для убедительности покачала пальцем перед самым носом назгула. — Я в детстве в куклы наигралась. Была лучницей, ей и останусь.
— А я думаю, — грустно выдавила Тора. — Война меня пугает, все же не бабье это дело. А оставлять нас и впрямь негде, тут Шон прав на все сто. С другой стороны — какая-то Европа вшивая, гастроли, в отрыве от коллектива…
Дрель победоносно оглядела мужчин и своих товарок:
— У меня другие кандидаты есть. Мужского пола.
— Это кого же ты сманила? — недобро поинтересовался назгул. — У нас и без кукол весь народ наперечет.
— Ты-то помолчи, мордорские злыдни ничего в высоком искусстве не понимают. Это Шонова проблема.
Руководитель маленькой «ирландской» тусовки опешил.
— И кто же решил меч на куколку сменить?
— Кормак, не ожидал? Он, между прочим, в театральном училище год с хвостом оттрубил.
Шон схватился за голову.
— А почему я об этом последним узнаю?
— Отчего же последним? Вторым, после меня.
— Пойду к нему, попробую наставить на путь истинный, — поднялся ирландец.
— Попробуй, — пожала плечами Дрель. — Только не очень усердствуй, а то наставите друг другу синяков…
— Ну дела! — Ангмарец посмотрел на эльфийку с явной неприязнью. — Да ты просто диверсию проводишь против Легиона. Акт форменного вредительства налицо.
Эльфийка показала ему язык, встала, и обняла за плечи Майю и Тору.
— Пойдемте, девочки, пусть эта нежить грызет ногти и взывает к Тьме за помощью.
Утром на ярмарочной площади Тирзена приезжие актеры разыграли сцену из Ариосто. Зрители по большей части вынуждены были стоять, скамеек да лавок на всех не хватило, на них расположились русские воинские начальники, да немцы из ратуши. Детвора облепила крыши домов, обыватели ливонские и стрельцы толпились за сидящими.
Куклы оказались великолепными. Весьма правдоподобно дрались, гремя мечами и копьями по щитам и доспехам, кричали, плакали и смеялись, танцевали и целовались. Вот только русскоязычная публика оказалась несколько разочарована — представление шло на немецком, следить за хитросплетениями незамысловатого сюжета оказалось непросто.
Басманов, восседавший между Серебряным и городским воротилой, слушал внимательно, ибо владел местной речью. Никита Романович же откровенно скучал, поминутно принимался обшаривать взглядом стены и крыши домов, словно прикидывал, где следует расположить пищальников и лучников. Словом, страшно далек оказался воевода от изящного искусства, даром что говорил на германском наречии не хуже опричника, поднаторев во время бесконечных переговоров и затяжных посольств ко двору магистра.
Неистовый Орландо наконец пал, пронзенный множеством мавританских мечей, успев прочитать пару-тройку латинских молитв и сломать легендарный меч Дюрандаль о камень…
Дебелые германские матроны протирали влажные глаза, мужья их обсуждали, где именно стоит выпить пива во славу великого паладина истинной веры, дети суетились под импровизированной сценой, подбирая открепившиеся мечи и иной осыпавшийся реквизит.
Басманов поднялся, поискал глазами ангмарца.
— Сможем и мы такое?
— Да ничего особенного, — сказал назгул. — Если надо — сможем.
— Желаю посмотреть на ваш балаган. Кукол успеете к вечеру пошить?
По наущению Дрели, ангмарец сказал:
— С куклами возни много, мы можем показать представление из живых натур, одетых на манер балаганных истуканов.
— Это как же?
— А к закату увидишь, княже.
Басманов приподнял одну бровь:
— Приглашу я и закордонных, так что не ударь в грязь лицом.
«А вот это уже лишнее, — вздохнул про себя назгул. — Одно дело ублажить непритязательный вкус воеводы, совсем другое дело — критика профессионалов». Задуманный Дрелью фарс легко мог вылиться в форменный скандал… Но делать нечего, пришлось солидно кивнуть и раскланяться.
Вернувшись на стоянку легиона, ангмарец застал эльфийку за попыткой закрепить на голове огромный сиреневый бант, сделанный из шелкового плаща какого-то незадачливого крестоносца.
— Это уже слишком, — попытался робко возразить командир отряда, но девицы его и слушать не стали.