Впрочем, причин нападения на русских жителей Чечни можно было не выяснять. Все еще не пойманные полевые командиры разного калибра, но одинаково безумные, до сих пор пытались дестабилизировать обстановку в республике, терроризируя русскоязычное население, убивая русских женщин, детей и стариков. То есть тех, кто гарантированно не мог дать им отпор. И федеральная власть до сих пор не могла или не хотела найти способ борьбы с этими подонками, проклятыми Богом и людьми.
Тараса в этом деле больше всего возмущала позиция силовиков, утверждавших, что им прекрасно известно, где прячутся главные идеологи джихада, «войны до победного конца»: Басаев, Хаттаб, Гелаев и Масхадов, — но «во избежание больших потерь среди военных операция по уничтожению главарей бандформирований невозможна». По мнению Тараса, здесь играли основную роль либо очень большие деньги, либо политика. Кому-то в федеральных верхах было выгодно, чтобы война в Чечне продолжалась.
Незаметно для себя он задремал и увидел сон, который уже снился ему с разными деталями и подробностями.
Перед ним вдруг открылась дверь, светящаяся, как голубой лед, и он вошел в огромный темный храм, колонны которого — в виде гигантских каменных идолов странной «человеко-насекомообразной» формы — поддерживали готический купол потолка. Дальняя стена храма казалась зыбкой, как пелена тумана, и сквозь нее иногда проступали очертания человеческой фигуры или светящееся лицо с внимательными лучистыми глазами. Женское лицо, по оценке Тараса.
В центре зала стоял гигантский трон из переливающихся цветами радуги драгоценных камней, а напротив, на возвышении, напоминающем массивный каменный пюпитр, лежала книга в толстом переплете.
Оглядевшись, ощущая живую тишину храма, Тарас приблизился к трону, потом, снедаемый любопытством и ожиданием чудес, взобрался на сиденье пятиметровой высоты и взглянул на книгу.
Тотчас же на ее обложке проступила светящаяся золотистая надпись: «Свод Повелеваний».
Откуда-то прилетел громыхающий, но полный чудесного звона и силы голос:
— Это книга основ метаязыка. Ты готов к восприятию Истины?
— Э-э… готов, — после паузы подтвердил Тарас, чувствуя дрожь в коленях.
— Подойди.
Тарас приблизился к трону.
С тяжким гулом, так что содрогнулись стены и пол храма, книга раскрылась. На черном листе за обложкой высветились призрачным зеленым светом три изумительно красивые сложные руны. Холодея, Тарас прочитал вслух:
— Здраво… живо… добро…
Черная страница растаяла, но руны с нее перетекли на следующую страницу, коричневого цвета. К ним прибавились еще три такие же волшебно живущие, прекрасно вычерченные руны. Тарас продолжал читать:
— Славо… право… веди…
Превратившись в дым, исчезла и эта страница. На следующей — бордовой — сначала появилось одно слово, потом под ним текст, буквы-символы которого то и дело вспыхивали золотом, так что текст играл огнями, как россыпь золотых монет. Однако на этот раз Горшин не смог прочитать ни одного слова, в том числе названия главы, несмотря на знакомые буквы старославянской вязи.
— Что бы ты хотел понять-осознать? — напомнил о себе чарующий женский голос, и одновременно с ним из туманной пелены в конце зала проступил величественный женский лик, лик богини.
Тарас, открыв рот, замер. Такого красивого лица он еще не видел в жизни, и его появление было сродни удару по голове
— Итак? Смелее.
— Э-э… я хотел бы овладеть искусством метабоя… — промямлил он.
На лик богини упала тень. Пелена тумана взволновалась, окрашиваясь в оранжевый цвет, скрыла женское лицо Голос дрогнул, отдалился, стал сожалеюще-печальным:
— Ты придаешь слишком большое значение боевым искусствам, идущий. Боевое искусство не заменяет мировоззрения, на мир надо смотреть шире. Ты даже не смог прочитать вводящее повелевание — Мудро… Оно — основа отношений ко всему живому
— Я хотел… я понял…
— Знание некоторых Ключей смысла еще не дает тебе права повелевать словами и явлениями. Мы поговорим в другой раз, когда ты прозреешь. Прощай.
— Подождите! — испугался Тарас. — Кто вы? Я уже видел вас… во сне…
— Сон сну рознь. Я Алконост, посланник инфарха. Удачи тебе, незавершенный…
Голос истончился, пропал.
Зал храма подернулся дымкой, стал таять, распался на струи дыма от непонятной вибрации.
Тарас проснулся, судорожно схватившись руками за сиденье.
Самолет дрожал и раскачивался, попав, очевидно, в область турбулентных завихрений, потом пошел ровнее.
Спецназовцы сопровождения продолжали спорить, теперь уже по поводу каких-то приоритетов в области живописи. Изредка сквозь гул доносились фамилии художников: Малевич, Чюрленис, Рерих…
Тарас встретил взгляд учителя и виновато улыбнулся.
— Уснул нечаянно.
Елисей Юрьевич продолжал оценивающе смотреть на него, и Тарас вдруг помимо своей воли рассказал ему свой сон. Елисей Юрьевич кивнул.
— Это зонг, наведенная пси-линия. Я это почувствовал. Ты в фокусе интересов инфарха.
— Это плохо?
— Ни хорошо, ни плохо. Если инфарх почувствует, что ты идешь не туда…
— Он меня ликвидирует?
— Что ты, Бог с тобой, — сдвинул брови Елисей Юрьевич. — Он и дьявол — по разные стороны баррикад. Инфарх всего лишь Координатор Круга, Верховный Хранитель, а не судья и не палач В случае твоего своеволия тебя просто отключат от Хроник.
— От астрала?
— Астрал — это еще не Хроники, это скорее искажение реальности, обход истинного знания. Не увлекайся походами в него.
Сбитый с толку Тарас недоверчиво посмотрел на учителя, но тот не шутил, пребывая в состоянии тоскливой отрешенности и ожидания. Можно было позавидовать тому, как он держится, и Тарас внутренне поежился, вдруг еще раз осознав, какая причина погнала их ночью на другой край земли. Сам он тоже терял близких: отца, двух дедов и бабушку, других родственников, дошедших до края жизни, но все они умерли от старости, естественной смертью, или от болезней (исключая отца-шахтера, погибшего во время взрыва газа под землей), и потеря их не казалась чрезвычайным событием, хотя и была нежелательной. Случай с учителем был качественно иным: самых близких ему людей убили! И он ничего не мог сделать, находясь в тот момент далеко от них.
Тарас почувствовал волну ненависти к неведомым убийцам и поклялся в душе, что сделает все, чтобы воздать им по заслугам.
— Она была такая мягкая и несамостоятельная… — заговорил вдруг Елисей Юрьевич с легкой грустной улыбкой на губах, глядя перед собой отсутствующим взором — Мы плыли на теплоходе в Туапсе, начался пожар… Все бросились к шлюпкам, началась паника… А она стояла у борта, прижав кулачки к груди, в каком-то старомодном блестящем плащике…