Впрочем, могло быть и так, что охотились боевики вовсе не за Хованским, несмотря на его жесткое отношение к бандитам, а за его важными гостями, хотя при этом сразу вставал вопрос: откуда к террористам просочилась информация о прибытии москвичей. Знали об этом буквально два-три человека из местного отделения ФСБ.
Выпив чашку кофе, Тарас не удержался и задал этот вопрос учителю. Елисей Юрьевич, сменивший пробитую и окровавленную одежду, долго не отвечал. Пил кофе мелкими глотками. Думал. Потом вспомнил об ученике.
— Цель атаки была — мы. Точнее — я.
Тарас подождал продолжения.
— Почему вы? За что? Ведь они и так убили… ваших… или это месть за что-то? Может быть, кто-то из полевых командиров имеет зуб на вас?
Елисей Юрьевич качнул головой.
— Я не воевал. Дело в другом.
— В чем?
Долгое молчание. Елисей Юрьевич допил кофе, поставил чашку и поднял на Тараса измученные глаза, в которых всплыли долго сдерживаемые тоска и боль.
— Тебе этого лучше не знать.
— Почему?
— Твои реакции на такие вещи не всегда адекватны Тарас набычился.
— Зло должно быть наказано… а справедливость восстановлена! Человек, а вернее, нелюдь, убившая невинную женщину, жить не должна!
Елисей Юрьевич снова покачал головой.
— Этому я тебя не учил.
— Меня учила жизнь. Я два года служил в спецназе, воевал в Таджикистане с наркокурьерами. Эта мразь ничем не отличается от здешней мрази. Она должна быть ликвидирована!
— Если таковы твои убеждения, то Герард прав — ты не готов к восприятию ценностей Круга. Хорошенько запомни: месть не дает избавления!
— В данном случае это не месть, — упрямо сжал губы Тарас. — Это возмездие!
— Не будем спорить. Жизнь убедит тебя в конце концов… или не убедит. Выполни только одну мою просьбу. Я уже не смогу тебя чему-либо научить, ты уходишь, и я это вижу. Но все же попробуй тщательнее рассчитывать каждый свой шаг. Иначе путь потерь для тебя будет слишком жестоким.
Тарас отвернулся, сдерживая возражения и желание поспорить, сказал через силу:
— Хорошо, учитель.
Посидев так немного, он спросил:
— Что будем делать?
— Ничего, — ровным тоном проговорил Елисей Юрьевич, поднимаясь. — Поможем похоронить Антона с Диной, отправим домой… м-м, «груз 200» и улетим сами. Здесь нам больше делать нечего.
— Но ведь нас хотели убить! Глаза Смирнова вспыхнули.
— Они знали, что нас убить нелегко, это была разведка боем. Меня хотели разгневать, заставить потерять голову, броситься в погоню, чтобы нанести внезапный удар. Пойти у них на поводу, значит — проиграть.
— У кого «у них»?
Елисей Юрьевич расслабился, прошелся ладонью по лицу, успокаиваясь, направился к двери. На пороге оглянулся.
— Я мешаю одному нашему приятелю. Кстати, ты тоже. Но если они еще надеются, что ты примкнешь к ним, то насчет меня у них сомнений нет.
— Никогда! Но… кого вы все-таки имеете в виду? Дмитрия?
— Дима Щербань — только пешка в их руках. Мощная, уверенная в себе, с большим потенциалом, с задатками оператора, но пешка. Я имел в виду директоров «Купола». И того, кто над ними.
Тарас помолчал, переваривая услышанное.
— Вы имеете в виду…
— Конкере, — ответил Елисей Юрьевич, выходя за порог. — Наместника Монарха Тьмы на Земле.
Тарас остался сидеть в гостиной, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли в кучу. Буря в его душе улеглась не скоро. Было ясно, что учитель знал, кто пытался его нейтрализовать, организовав убийство близких, а потом и семьи друзей, но не хотел заниматься расследованием и выявлять исполнителей. Ему надо было помочь.
«Нелюди жить не должны!» — повторил Тарас про себя, заканчивая свой внутренний диалог с самим собой. Путь потерь, о котором предупреждал учитель, для него еще ничего не значил.
Отправка «груза 200» — цинковых гробов с телами жены и матери Елисея Юрьевича — не заняла много времени.
В десять часов утра больничный катафалк под охраной БТР отвез убитых на военный аэродром в Ханкале, там гробы перегрузили в чрево «Ан-12», который должен был вылететь в Москву утром следующего дня, и москвичи оказались предоставленными сами себе.
Впрочем, не совсем так. Гибель прокурора и его жены от пуль террористов наложили на них если и не физические, то психологические обязанности, которые надо было выполнять. Поэтому учитель и ученик разделились. Елисей Юрьевич поехал в комендатуру, на встречу с коллегами и представителями правоохранительных органов, занявшихся расследованием инцидента, Тарас же направился в больницу, где все еще находились мать прокурора и ее внучка. Ему предоставили старенький джип «Чероки», корпус которого был усеян заплатами, а стекла кое-где заменены фанерой, и водитель-чеченец, молодой парень с едва пробившимися усиками, с ветерком домчал московского гостя до больницы.
Валентина Матвеевна чувствовала себя лучше. Она еще не передвигалась самостоятельно, однако уже сидела в постели и могла разговаривать, хотя было видно, что смерть сына лишила ее всего, в том числе главного — смысла жизни. Взгляд у женщины был потухший, есть она отказывалась и держалась только из-за внучки, лишь из ее рук принимая лекарства и воду. Ни на один вопрос она не ответила.
Примерно так же вела себя и Тоня, на вопросы Тараса о самочувствии ответив одним словом:
— Ничего…
Понимая, что ничем в настоящий момент он не сможет помочь осиротевшим женщинам, Тарас посидел немного в палате, где находились еще две больные женщины, пообещал Валентине Матвеевне и Тоне посетить их еще раз и с тяжелым сердцем покинул территорию больницы.
В коридоре он едва не столкнулся с невысоким худым подростком, и ему сразу не понравился косой вороватый взгляд парня. Заработала интуитивно-рефлексная сторожевая система. Тарас перешел на пси-видение и стал различать ореолы биополей встречающихся на пути людей. У подростка, шмыгнувшего мимо с видом вора, аура была грязно-желтого, с примесью бурых струй, цвета, что говорило о его злобном и трусливом характере. Тарас пожалел, что не остановил парнишку и не спросил, что он здесь делает.
Он вышел из больницы и увидел за джипом серую «десятку» с синим милицейским номером. В ней находилось трое, и ауры пассажиров чем-то напоминали ауру встретившегося в больнице подростка. Тарас подошел к джипу и сказал водителю:
— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.
Он медленно двинулся вдоль улицы, останавливаясь у попадавшихся киосков, зашел в продуктовый магазинчик и выглянул в окно, не высовываясь.
Интуиция не ошиблась. Люди в «десятке» следили за ним. Машина медленно катилась по улице и остановилась недалеко от магазина. Из нее вышел мужчина средних лет, плечистый, с ежиком коротко стриженных светлых волос на круглой голове, не чеченец, но и не русский, судя по разрезу глаз. Он был точно в такой же кожаной куртке, что и убитый прокурор Хованский, в мятых серых брюках и кроссовках, и лежала на нем хорошо видимая печать спецподразделения.