«Ищи энергетические узлы», — прошелестел в голове-облаке Горшина мысленный голос Елисея Юрьевича.
Тарас расширил поле восприятия, «обнял» им весь самолет и сосредоточился на ощущении огня. И тут же обжегся, наткнувшись на горячий двигатель в крыле самолета. Зашипел от боли, «потряс обожженными руками-глазами», сбрасывая боль во внешнюю среду. Обнаружил слабую пульсацию огня внутри грузового салона и вышел над застывшими в разных позах людьми.
Он увидел тела десантников, Елисея Юрьевича, светящегося, как осколок солнца, себя самого — с более бледной аурой, тянувшей к нему лучик света, а также Тоню. Замер, любуясь нежным сиянием ауры девушки.
«Не отвлекайся!» — прилетел строгий окрик учителя.
Тарас опомнился, бесплотным облаком проник в скопление контейнеров, ящиков, тюков и свертков, закрепленных на полу отсека. И оказался среди множества тусклых разноцветных пятен, не способный сориентироваться и понять, какое из них принадлежит готовой взорваться мине.
«Я… не вижу… их много…» — растерялся он.
«Самолет загружен ракетами и гранатами иностранного производства, найденными на территории Чечни. Для изучения в военных лабораториях. Ищи включенный таймер, он пульсирует в инфрафиолете».
Тарас начал «ощупывать» каждое светящееся пятно, натыкаясь на «тлеющие угли» смертоносной энергетики, и, наверное, мучился бы долго, если бы не ворвавшаяся в сознание струя свежего ветра, прибавившая сил. Это подключился к его каналу Елисей Юрьевич, вливший озеро своей энергии в иссякающий источник ученика, а через несколько мгновений они обнаружили вибрацию «инфрафиолетового» контура внутри угрюмого багрового пятна. Это и было взрывное устройство, готовое взорваться в любой момент.
— «Что дальше?» — спросил Тарас.
«Высасываем энергию до полного затухания вибраций, пока не сдохнет взрыватель».
«Как?»
«Через связь с астралом. Тут полно ям. А чтобы не обжечься и не сгореть — пробей трубку в обход уха».
«Я не совсем вас…»
«Цепляйся за меня. Начали!»
И на голову Тараса обрушился горящий метеоритный дождь…
Сколько он длился — Тарас потом вспомнить не смог. Когда он очнулся, самолет шел на посадку.
— Что? — выговорил он онемевшими холодными губами, встретив взгляд Елисея Юрьевича.
— Порядок, — проворчал учитель, переставая держать ладонь на его лбу. — Молодец, хорошо держался.
Зашевелилась Тоня, открыла глаза, потянулась, смущенно улыбнулась посмотревшим на нее мужчинам.
— Проспала, как суслик, весь полет. Долго еще лететь?
— Садимся, — сказал Тарас сипло, окончательно приходя в себя.
— Тебе плохо? — встревожилась девушка.
Он постарался улыбнуться как можно естественней и подумал, что дочка прокурора неспроста хорошо чувствует его состояние. И это открытие было удивительно приятным.
Самолет коснулся колесами бетонной полосы…
Похороны жены и матери Елисей Юрьевич назначил на следующий день после своего возвращения из Грозного. Собрались все близкие родственники — из Калининграда, из Брянска, Ростова, Новгорода, Томска и даже из Тюмени, всего в количестве двадцати с лишним человек, и квартира Смирнова на сутки превратилась в вокзал.
Тарас в подготовке похорон не участвовал, хотя помощь предлагал. Однако Елисей Юрьевич посчитал, что не следует травмировать Тоню еще и этими хлопотами, и посоветовал ученику взять на себя обустройство девушки.
Друзей у Горшина в Москве было немного, кому бы он мог довериться, однако выход из положения нашелся. Вспомнив о Нине, Тарас отвез Тоню к ней, и бухгалтер Комитета с радостью согласилась на время оставить сироту у себя. Таким образом, определив Тоню и пообещав забрать ее после похорон, Тарас с легким сердцем поехал к себе домой, вымылся под душем, переоделся и почувствовал наконец себя человеком. Лишь мысли об учителе не давали ему покоя. В конце концов, помаявшись полчаса в одиночестве, Тарас собрался и поехал к Елисею Юрьевичу.
Гробы с телами женщин уже вскрыли, тетки и бабушки учителя обмыли покойниц, переодели и оплакали, и в квартире Смирнова поселилась горестная тишина, прерываемая редкими всхлипами, вздохами, тихими голосами и шелестом одежды. Тарас положил к гробам купленные букеты цветов, постоял немного рядом, глядя на восковые лица погибших, и вышел. Учителя он нашел в спальне, беседующего с мужчинами. Тот поднял взгляд, посмотрел на Тараса издалека, потом встал и поманил за собой. Они вышли на лоджию.
День четырнадцатого апреля в Москве выдался ясный, но холодный, поэтому Тарас надел куртку. Елисей Юрьевич был в одной рубашке, но холода не замечал, думал о чем-то и душой находился, похоже, далеко отсюда.
— Как устроилась Антонина? — спросил он рассеянно.
— Я оставил ее у сотрудницы, — ответил Тарас. — Завтра займусь ее устройством вплотную. Может, отвезти ее к маме?
— Разве ты не можешь оставить ее у себя?
Тарас озадаченно заглянул в глаза Елисея Юрьевича, но не увидел даже тени усмешки.
— Вы думаете, это… удобно? Полковник выплыл из дальних далей своей памяти, нахмурил брови.
— При чем тут удобно или неудобно? Ты хочешь, чтобы она осталась у тебя?
— Хочу, — честно признался Тарас.
— Вот и предложи. Она девочка умная, хотя и ранимая, если согласится, значит, ты ей небезразличен. А что скажут соседи или сослуживцы, не важно. Главное — как ты сам оцениваешь ситуацию, что собираешься из нее извлечь: сиюминутное удовольствие или благодать любви.
— О сиюминутном удовольствии я не думал, — пробормотал Тарас.
— Тогда что тебя смущает? Ты влюблен в другую женщину?
— Нет, — покачал головой Тарас, повторил: — Нет. Встречался, но это совсем другое. И я еще не вполне понимаю, что нужно Тоне.
— Женщины созданы для того, чтобы их любить, а не понимать. Не помню, кто это сказал. Тоне сейчас нужна поддержка, и твое плечо как раз то, что нужно. Если появится необходимость в деньгах, я дам.
— Спасибо, обойдусь.
На лоджию выглянул какой-то седой старик, похожий на Елисея Юрьевича, бросил на Тараса острый взгляд из-под кустистых бровей и скрылся.
— Кто это? — кивнул Горшин на закрывшуюся дверь.
— Мой брат Федор, — ответил Елисей Юрьевич. — Позже я вас познакомлю. Он волхв, живет в тайге, много чего знает.
— Волхв? — невольно улыбнулся Тарас. — Не знал, что они существуют реально.
— Он ведический жрец храма Перуна.
— Разве есть такие храмы?
— Ведическая вера на Руси жива. Она не ушла и не погибла, несмотря на давление христианства, и будет жить всегда. Это наша исконная вера, наша плоть и кровь. Православие — лишь слабая, искаженная ее тень. Чтобы ее уничтожить, надо истребить всех русичей под корень, а это не под силу никому на свете! Даже «тарантулам» иной веры! Даже Монарху Тьмы! Эту веру и знания древних сохранила каста ведических жрецов, таких, как мой брат, в условиях жесточайших гонений со стороны христианских миссионеров и великокняжеской власти. Когда-нибудь она воссияет на Руси вновь.