В грехах, как в саже трубочист,
Крадешься, аки тать в ночи,
Течешь гнилой истомой,
Убийца, блудодей и грязь, —
Ты царь словес и ритма князь,
Мой бард, мой добрый Томас!»
А я пою: «Беда и тварь!
Твои уста как киноварь,
Коли, дери, увечь, ударь —
Стерплю от милой крали!
Хотя, конечно, ночь и тьма,
Недодав сердца и ума,
Красотку обокрали!»
Так пели мы наедине,
Вздыхая об ушедшем дне —
Будь он длинней вдвойне, втройне,
Из тысячи моментов
Составлен будь он, день проказ,
Сказали б больше в тыщу раз
Друг другу комплиментов!
«И что б ты ныне ни вещал, вприкуску иди натощак, твоим речам всяк верил…»
— Ни пуха, ни пера, ваша светлость!
— Джульбарс, фу! Баскервиль, назад! Клянусь пяткой Вечного Странника…
— Это же сударь лейб-малефик! Батюшка, вспомни: я его секирой рубил…
— Сколько зим сколько лет!
Виц-барон не держал зла. Виц-барон пыхтел и ликовал. Оба баронета поддержали батюшку в его восторгах, предчувствуя обильную пьянку на развалинах родового замка. Новый человек, а еще и знакомый, придворный, близкий к королю, а еще и сведущий в Высокой Науке…
В замшелой тоске их бытия это было сродни чуду.
Лошади фыркали, охотники гарцевали, собаки лаяли, двое слуг удерживали гончих на поводках, — Мускулюса же обуревало лихое, отчаянное веселье. Колдун шел ва-банк, напролом, словно лесной стрелок-браконьер Малыш Вилли, удравший прямиком из петли. Для задуманного требовалось много маны, на остатках здесь не вытянуть… В кураже, махнув рукой на девиц и линьку, Андреа снял амбит-контроль. Полностью. Растекайся лужей «ледяной дом» гвардейцев! Начинайся, линька! — малефик и не заметит. Беда? — ничего. Учитель после обругает, может быть, даже превратит в вешалку для шляп, но простит. Он добрый, боевой маг Просперо Кольраун; во всяком случае, в это хотелось верить. А убытки колдун отработает. Верой и правдой.
Как там пел дурачок Янош?
Мы спина к спине у ивы?! Против тысячи — вдвоем?
Против четверых. Не вдвоем — один. Ведьма не в счет. Баба скисла, течет и пахнет. Ну и ладно. Один в поле — воин. Особенно если не в поле, а в чаще. И если этот один — дипломированный колдун, консультант лейб-малефициума. Рассмеявшись, чувствуя свободу от пут, связывавших его все эти дни, Андреа собрал ману в кулак. Широко раскрыл замечательный «вороний баньши», разворачивая дурной взгляд панорамой. Рядом ахнула Мэлис: недооценив ранее своего спутника, она впервые увидела, как работают «столичные штучки» в кризисных ситуациях. Четверо? — пустяки. Хоть дюжина…
— Что вы здесь делаете, мой друг?
— Охочусь, — спокойно ответил колдун. — Видите, какого хрыча завалил?
И широким жестом указал на покойника.
Его светлость Борнеус рассыпался в комплиментах и поздравлениях. Слуги ахали. Собаки норовили отгрызть кусочек на память. Баронеты завидовали. Хрыч был велик и потрясающ. Клыки — бритвы. Копыта — утесы. Щетина — частокол. Мускулюс держал всю компанию на единой сворке, держал изящно, с элегантностью магистра, если не полного мага, и жалел лишь об одном: учитель не видел ученика в минуту триумфа. Впрочем, оно, может, и к лучшему, что не видел. Слишком он непредсказуем, Просперо Кольраун…
— Где ваша рогатина? Копье? Чем вы брали сего гиганта, друг мой?!
— Пальцами. За ухо.
— Что вы говорите?!
— Разрешите напомнить, ваша светлость, с кем вы разговариваете! Полагаете, фавориту Эдварда II и будущему преемнику Серафима Нексуса нужна жалкая рогатина? Обижаете, право слово…
— Простите! Простите меня, дружище!
— Простите батюшку! Он не со зла…
— Что вы, барон! Это я должен просить у вас прощения за дерзкий тон! Возбуждение охоты, знаете ли…
— Я понимаю вас, дорогой сударь!
— Не одолжите ли ваших слуг? Я обещал отдать добычу сей приветливой женщине, и если ваши орлы донесут тушу до ее подворья… Тут недалеко!
— Разумеется! Гог, Магог, отнесите хрыча даме! Бегом! А вы, дорогой сударь, непременно едете с нами! В замок! Я жажду насладиться беседой!
Здесь довелось потрудиться. Виц-барон столь жаждал, что маны на него ушло втрое против обычного. Чувствуя, что надолго сил не хватит, Мускулюс прибег к сильнодействующим средствам. Взмахнув руками со всей возможной торжественностью, он сотворил у себя над головой радужный эрзац-пузырь, точное подобие памятного рапид-трансмутанта. В пузыре колыхалась смутная фигура, напоминающая приветливого и отзывчивого Просперо Кольрауна.
— Простите, барон, но для визита к вам мне требуется разрешение моего досточтимого учителя! Сейчас я свяжусь с боевым магом Кольрауном — думаю, вы его чудесно помните! — и доложу о вашем любезном приглашении. Разумеется, учитель запретил мне делать перерывы в основной работе и будет гневен. В гневе он страшен, но, полагаю, симпатия, которую господин Кольраун испытывает к вам лично…
Виц-барон побледнел, осадив коня назад. Фигур в пузыре тем временем стало две.
— О, господин Кольраун не один! Ваша светлость, вам исключительно повезло: у моего добросердечного наставника гостит его друг, капитан лейб-охраны Штернблад! Надеюсь, вы помните капитана? Он вас тоже помнит, он сам мне об этом говорил, и не раз! Уверен, Рудольф Штернблад с удовольствием явится прямо сюда, чтобы засвидетельствовать вам с сыновьями свое почтение. Этот вид связи вполне допускает перемещение тел…
В итоге, пойдя Борнеусу навстречу и позволив эрзац-пузырю рассосаться до начала непосредственного общения, Мускулюсу удалось отделаться торжественной клятвой. Дескать, в самом скором времени, завершив неотложные политические дела в Ятрице, промедление в коих грозит королевству тяготами войны на три фронта, он явится в замок Борнеусов. Где проведет месяц и более, ведя ученые диспуты о судьбах государств и тайных методах ловитвы.
Куда денешься? — поклялся.
Важно шествуя вослед Гогу с Магогом, которые, пыхтя и отдуваясь, волокли мага-покойника в дом Мэлис, колдун чувствовал себя преотлично. Так, наверное, радуется приговоренный к казни, завершив чудесный завтрак, выпив вина и отдавшись в руки цирюльника, дабы предстать на эшафоте в лучшем виде. Лилльские барышни, пожалуй, уже к переплетным делам не годны. Мертвец никуда не делся. Все это лишь отсрочка. Давайте изопьем кубок счастья, пока цикута, растворенная в вине, не успела напомнить о крахе надежд.
Давайте напишем балладу. Или плюнем на чью-нибудь могилу. Колдуну чудилось, что в спину ему глядит девочка с лакированным лицом, дитя-одуванчик. Глядит и хихикает.