— Где она теперь? Можно мне повидаться с ней?
Хаким-мореход вытер пальцы о салфетку.
— Нет. Это невозможно. Мы всегда держим мужчин и женщин отдельно. Твоя сестра на другом корабле.
— Когда я снова ее увижу?
— Все в руках Божьих. Мы идем домой, но на море никогда и ничего нельзя знать наверняка.
— Однако куда вы нас везете?
Капитан удивился.
— Я полагал, тебе это известно. Неужели деревенские старики уже не судачат о том, как было тогда, в прошлый раз? Впрочем, с тех пор сменилось целое поколение, а те, кто тогда остались в деревне, наверное, предпочли все забыть.
— Один человек в трюме говорил что-то о «пленении», — заметил Гектор.
— Вот, значит, как они это называют. Неплохо. Тем набегом командовал Мурат-мореход, великий капитан, имя которого по сей день помнят и почитают. Был он, как и я, иностранец, только родом из Фламандии. И заметь, в отличие от меня, он не знал этих мест, и поэтому ему пришлось использовать одного человека из Дунгарвена в качестве лоцмана и проводника.
Гектор вспомнил, что деревенские никогда не поминали город Дунгарвен, не плюнув при этом, и еще вспомнил какие-то разговоры о некоем жителе Дунгарвена, предателе, которого вздернули на виселице. Между тем капитан явно расчувствовался и предался воспоминаниям.
— Помнится, когда я был мальчишкой, отец запрещал мне и братьям играть с, как он их называл, деревенскими голодранцами. Нас пугали, что, играя с ними, мы обязательно подцепим дурную болезнь. Он имел в виду, разумеется, католиков. В те дни деревня стала прибежищем для многих протестантов. Скажи, это и сейчас так?
— Кажется, да, сэр. Теперь там новый землевладелец, он отстроил церковь и больше благоволит тем, кто придерживается протестантской веры. Католикам же приходится ходить к мессе в монастырь на острове, и они стараются при этом не привлекать к себе лишнего внимания.
— Все по-старому. Чем больше я слышу о ссорах и соперничестве между христианами, тем больше радуюсь, что надел тюрбан. — И, заметив недоумение Гектора, Хаким добавил: — Некоторые называют это «отуречиться».
Гектор все еще казался озадаченным.
— Я обратился в истинную веру, которую исповедовал Пророк Мухаммад — да благословит его Аллах и приветствует. Это было не столь уж трудное решение для того, у кого воспоминания о родном доме связаны только с холодом, сыростью да ломовой работой ради того, чтобы заплатить ренту какому-то неведомому землевладельцу. Конечно, я обратился не сразу. Сначала я служил человеку, купившему меня. Это был добрый хозяин.
Вдруг Гектор понял. Видимо, потрясение, вызванное всем случившимся, да еще удар по голове и страх за Элизабет затуманили его сознание, и он не смог сообразить очевидного: Хаким-мореход — пират. И пришел он, наверное, из какого-то пиратского государства Берберии, чьи суда разбойничают в Средиземном море и в прибрежных водах Атлантики. Они перехватывают и грабят корабли, а моряков продают в рабство. Кроме того, время от времени они совершают набеги на побережья и увозят местных жителей. Гектор сам себе удивлялся, как это до него сразу не дошло. Ведь несколько лет тому назад его отец принимал у себя местную знаменитость, викария из соседнего Митчелстауна, который прославился именно тем, что побывал в рабстве у пиратов. В конце концов викария выкупили, и теперь его очень охотно приглашали на званые обеды, чтобы послушать рассказы о пережитом. В тот вечер Гектору позволили остаться, и он запомнил высокого, изможденного человека с хриплым голосом, который описывал жизнь в невольничьих бараках. Гектор попытался вспомнить его имя. Оно было какое-то смешное, и кто-то даже скаламбурил насчет рыбки, попавшей в залив. Ну конечно же! Викария звали Девере Шпрот, а попал он, как заявил остряк, в плен к иноземному владыке по имени Бей, ну а «бей» по-английски — залив. К сожалению, его преподобие испортил шутку, сообщив с недовольным видом, что остроумец запутался в географии государств Берберии. Бей — это титул правителя государства Тунис, а он был узником правителя Алжира, титул которого — дей.
— Прошу тебя, во имя твоего Мухаммада, — взмолился Гектор, — позволь мне поговорить с сестрой, когда мы доберемся до места.
— Мы пробудем в море еще по меньшей мере неделю. — Хаким-мореход пристально взглянул на Гектора, и тот заметил, что глаза у пирата светло-серые, слишком светлые на темном от загара лице. — Теперь, когда ты знаешь, что у тебя будет возможность с ней поговорить, дашь ли ты мне слово, что за это время от тебя не будет никаких неприятностей?
Гектор кивнул.
— Хорошо, я прикажу снять с тебя оковы. И не хмурься понапрасну. Может быть, твоя жизнь сложится столь же благополучно, как моя, и ты станешь капитаном прекрасного корабля. А кроме того, за тебя дадут большую цену, если будешь ты светел лицом. — И, к удивлению Гектора, Хаким поднял блюдо с фруктами и сказал: — Вот, возьми-ка себе немного. Пусть эти плоды напоминают тебе, что ты, если захочешь, сможешь сделать свою жизнь столь же сладкой, как они.
Капитан что-то сказал младшему офицеру, тот вынул ключ и отомкнул наручники. После чего отвел Гектора обратно к люку и жестом велел спуститься в трюм. И снова над головой юноши раздался стук — клинья забили на место.
Он ждал, что его товарищи-пленники начнут расспрашивать, каково там, на палубе. Но большая часть их не обратили внимания на его возвращение. Они были равнодушны, словно смирились со своей судьбой. Кто-то бормотал молитву о спасении, повторяя ее снова и снова. То был звук, навевающий уныние, а в полутьме Гектор не видел, кто молится. Единственным, кто встрепенулся при его возвращении, был старый сумасшедший. Когда Гектор уселся на свое место, тот снова подполз к нему и прошептал:
— Это Алжир или Тунис?
— Не знаю. — Гектор даже вздрогнул, столь точен был вопрос старика.
— Только бы не Сали, — буркнул тот скорее себе, чем Гектору. — Говорят, худшее место из всех. Подземные камеры, где можно утонуть в жидком дерьме, а цепи такие тяжелые, что едва можно двигаться. Они говорили, мне очень повезло, что я попал в Алжир.
— Кто говорил и что значит «повезло»? — спросил Гектор, не понимая, о чем болтает его товарищ по несчастью.
В ответ он получил очередной хитрый взгляд.
— Хочешь поймать меня на лжи, да? На этот раз не получится, — хрипло проговорил впавший в детство старик и вдруг, вцепившись в руку юноши, свирепо прошипел: — Что тебе дали? Дай мне! Дай!
Гектор совсем забыл о полученных фруктах. Он полагал, что это оливки, хотя на ощупь они казались слишком липкими. Старик выхватил у него одну и сунул в рот. У него потекла слюна.
— Датоли, датоли, — с наслаждением проговорил он.
Гектор тоже попробовал. Это был самый сладкий плод, какой он когда-либо пробовал, — казалось, фрукт пропитан медом, а в середине была твердая косточка.
— Ты, значит, бывал в Алжире? — спросил он, пытаясь выяснить хоть что-нибудь о том, что их ждет.