Book.

Кажется, самоуверенность Харальда, сына Сигурда, не ведает пределов.

– И каков же был ответ князя?

– Ему незачем было отвечать. Княжна Елизавета сама сказала Харальду, что станет он богатым и прославленным – пусть возвращается, а поскольку Харальд не из тех, у кого трава успевает вырасти под ногами, он и скажи, что сделает состояние на службе у басилевса. Всякий желающий, был бы хороший воин, мог присоединиться к нему и присягнуть ему на верность. Так он ушел из Киева со своей дружиной.

– Ну, а как же ты? Неужели похвальбы Харальда хватило, чтобы ты пошел за ним?

– Все так, как я сказал, Торгильс. Я хочу разбогатеть. А кто еще, коль не Харальд, сын Сигурда, способен взять добычу? Он честолюбив, он полон сил и, кроме всего прочего, ему везет в сражениях.

Был еще один вопрос, который я должен был задать, и я очень боялся ответа.

– Харальд – последователь Белого Христа, – спросил я, – или он держится исконной веры?

– Это дело странное, – ответил Халльдор. – Можно подумать, что Харальд – такой же христианин, как его брат конунг Олав, а его уже многие называют святым Олавом. Но я что-то не замечал, чтобы Харальд стремился побывать в церкви или произнести молитву Христу. Он служит одному богу – самому себе. Он прекрасно знает, чего хочет – завоевать норвежский трон, и будет исповедовать любую веру и верить в любого бога, коль это поможет ему добиться желаемого.

Именно эти слова убедили меня связать мою судьбу с Харальдом, сыном Сигурда. Со временем я присоединился к нему, но не ради богатства, а потому, что он казался мне единственным человеком, способным возродить исконную веру. Я думал: коль я помогу Харальду получить трон и покажу ему, что Один и исконные боги благоволят к нему, тогда он вернет свое королевство к исконной вере. Этот замысел оттачивался и приобретал очертания у меня в голове в последующие недели и месяцы, но возник он в тот самый день, когда Халльдор, сын Снорри, поведал мне о честолюбивых намерениях Харальда.

– Да будет тебе известно, Харальд не просто смелый воин, – продолжал Халльдор, не зная, что каждое его слово придает мне уверенности в том, что сам Один уготовил Харальду роль своего поборника. – Харальд покровительствует скальдам. Он может судить о поэзии, ибо сведущ в древних знаниях, как мало кто из живущих, и он щедро одаривает любого искусного скальда, воспевающего мир богов. Он ведь не просто знаток. Он и сам складывает прекрасные строфы. Большинство из нас, его дружинников, знает стих, сказанный им, когда он бежал из битвы, в которой убили его сводного брата. – Здесь Халльдор остановился. Потом набрал воздуху и произнес:

Вот влачусь из чащи

В чащу – мало чести:

Но – кто знает – славным

Прослыву я в мире.

– Неплохо для пятнадцатилетки, раненного, бившегося на стороне проигравших в бою, где на кону стоял трон, – заметил он.

И вновь я почувствовал, что Один указывает мне путь. Мне тоже было пятнадцать, когда я сражался и был ранен в великой битве, в которой решалась судьба королевства, трон Ирландии. Норны, сплетающие судьбу человека, воткали схожие узоры в жизнь Харальда, сына Сигурда, и в мою. И теперь Один привел нас туда, где наши дороги пересеклись.

Шаги, раздавшиеся у меня за спиной, заставили меня обернуться. Вот он – этот человек собственной персоной. При солнечном свете, озарявшем этот лик морского орла, я увидел нечто, чего не заметил раньше: черты лица его были правильны и складны, оно было красиво, и только одно было странно – кривые брови: левая была гораздо выше правой. И я подумал, что кривизна эта – знак Одина, Одина одноглазого.

– Итак. Что ты думаешь об этом Аральтесе? – спросил орфанотроп Иоанн, когда я на другой день явился к нему с докладом.

Я заметил лежащий перед ним на столе кусок пергамента и предположил, что это письменный доклад из дромоса. Было хорошо известно, что имперские ведомства ни при ком не работали столь четко и быстро, как при Иоанне.

– В нем нет притворства, ваше превосходительство. В Норвегии его зовут Харальд, сын Сигурда, – отвечал я, стоя по стойке смирно и глядя на золотое полукружие. То был нимб святого на иконе, висящей на стене позади орфанотропа. Я все еще боялся этого человека и не хотел, чтобы он смотрел мне в глаза и читал мои мысли.

– А насчет россказней, будто он знатный человек?

– Это так, ваше превосходительство. Он состоит в родстве с королевской семьей Норвегии. Он и его люди пришли предложить услуги его величеству басилевсу.

– А что ты скажешь о состоянии его боевого духа и вооружения?

– Высочайший боевой дух, ваше превосходительство. Оружие наилучшее и в хорошем состоянии.

– А корабли?

– Требуют некоторого ремонта, но годны для плавания.

– Хорошо. Вижу, ты не тратил времени даром. Мои дотошные коллеги из ведомства дромоса позаботились напомнить мне о правиле, по которому никакой иноземный принц не может служить в имперской дворцовой гвардии. Это слишком рискованно. Вдруг у него появятся мысли, превышающие его положение. Но, думаю, что использовать этих варваров можно. Я пошлю записку аколуфу, начальнику гвардии, с извещением, что ты отозван для особых поручений. Ты будешь связным между моим ведомством и Аральтесом с его войском. Получишь добавочное вознаграждение сверх обычного жалования и, когда не будешь занят моими поручениями, продолжишь отправлять обычные обязанности гвардейца. Это все.

Я вышел и был тут же перехвачен секретарем. Он вручил мне свиток, я развернул его – это были письменные распоряжения для меня. Казалось, орфанотроп еще прежде, чем я явился к нему с докладом, уже все решил. Я прочел, что должен приготовить «гостя Аральтеса» к аудиенции с его императорским величеством басилевсом в день, каковой будет указан впоследствии. До того времени я должен помочь Аральтесу ознакомиться с устройством и боевым строением имперского флота. Я перечитал это распоряжение, ибо оно стало для меня неожиданностью. Имперский флот был скорее младшей ветвью имперских вооруженных сил, хотя считался сильнейшим флотом в Великом море. Я думал, что Харальд и его люди войдут в дружину «загородных варягов», полк иноземцев, в каковой входили армяне, грузины, валахи и прочие. Но нет – Харальду и его людям назначено было стать моряками.

Во время следующего посещения лагеря у Мамаса я рассказал об этих распоряжениях Халльдору, а тот в ответ только фыркнул.

– Разумно, – сказал он. – Мы привыкли биться на море. Но о какой такой подготовке к приему у басилевса идет речь?

– Вам придется хорошенько усвоить все мелочи, – ответил я. – Ничто так не гневит императорских советников, как ошибки в придворных обычаях. Это укрепляет их в мысли, что всякий, не знающий придворных обрядов, – невежественный и совершенно неотесанный дикарь, с которым не стоит иметь дела. Бывало, что прошения иноземцев отклонялись из-за какого-нибудь пустячного нарушения дворцового порядка. Например, посланник, прибывший ко двору и употребивший неправильный титул в обращении к басилевсу, получит отказ в дальнейших аудиенциях у императора, его посольские грамоты будут отозваны, ну, и так далее.