Я вернулся в Этерию, и моя повседневная жизнь вошла в знакомое русло. Учения, осмотры вещей личного пользования, посменная служба – одна неделя в Большом Дворце, следующая в казармах – и само собой, бесконечные парады. Воистину, нет ничего скучнее, чем торжественно вышагивать из дворца к какой-нибудь большой церкви, дожидаться снаружи окончания богослужения и возвращаться обратно во дворец по той же дороге, а потом чистить свою сбрую и готовиться к следующему параду, каковой может случиться хоть на следующий день.
Харальд по большей части уклонялся от этой отупляющей рутины, ибо его, Халльдора и еще нескольких ближайших соратников назначили в помощь мытарям, то бишь сборщикам податей. Я так никогда и не узнал, как Харальд влез в это дело, но позже понял, что и это было частью его большого замысла. Разумеется, в том, что гвардейцы сопровождают мытарей, ничего необычного не было. Оно и вправду было необходимо. Сборщики податей выезжали из столицы в какую-либо область, обложенную налогом, а местные жители, понятное дело, всяческим образом старались уклониться от уплаты, так что мытари брали с собой вооруженное сопровождение, дабы припугнуть и привести к покорности недоимщиков. А мало что могло так напугать земледельца, как угрожающий вид иноземных варваров, готовых уничтожить его собственность, коль он не заплатит налог императору, – прибытия отряда варягов бывало достаточно, чтобы мошна развязалась. Харальд с его свирепой внешностью, пожалуй, выглядел особенно устрашающе, да к тому же он не чурался прибегать к силе, и возможно, именно поэтому он и его люди были выбраны для этой работы.
По этой причине Харальд и другие пропустили странное событие, каковое удивило даже столь осведомленного человека, как Пелагея: объявление о том, что у басилевса и Зоэ будет сын. Детей у них, конечно же, быть не могло. Зоэ – не меньше шестидесяти лет, хотя с возрастом тщеславия у нее не убавилось, а басилевс Михаил слишком хвор, чтобы произвести потомство. Этот сын был приемышем. Но что воистину ошеломило всех, так это кого они выбрали. То был всего лишь начальник дворцовой гвардии – чисто номинальная должность, каковая не приносила ему ничего, кроме права ношения яркого облачения во время дворцовых церемоний. Звали его, как и императора, Михаилом. Отец его – тот самый Стефан, добившийся того, чтобы Маниакеса отозвали и подвергли опале, а мать – сестра басилевса. Он должен был получить титул кесаря, что означало, что он – наследник императорского престола, и, само собой, этот выбор сделал евнух Иоанн. Орфанотроп понимал, что больной басилевс может умереть в любую минуту, и делал все, чтобы власть осталась в руках их семейства.
Церемония усыновления была еще более безобразной, чем та, когда молодой басилевс женился на Зоэ, годившейся ему в матери. На этот раз ритуал имел место в церкви Влахернского дворца; высшей точкой его стало показное сидение нового кесаря на коленях старухи Зоэ, чтобы собрание священников и высшие чиновники получили право объявить его ее «сыном».
Несколько дней спустя, идучи по двору в караульню, я встретил чиновника среднего ранга из канцелярии. Его лицо показалось мне знакомым, но я прошел бы мимо, когда бы он сам не остановился, сказав:
– Прости, не ты ли тот варяг, что говорит по-гречески, тот, что рассказывал мне, как утонул Роман?
– Это верно, – ответил я, узнав того молодого человека, что расспрашивал меня в день похоронного парада. – А ты – Константин Пселл. Ты, похоже, немало продвинулся с тех пор, как юным студентом наблюдал за похоронным шествием. Поздравляю.
– Ты и сам уже начал говорить, как придворный. На этот раз ты должен назвать мне свое имя.
– Торгильс, сын Лейва.
– Очевидно, ты по-прежнему служишь в дворцовой гвардии.
– Точнее, вернулся в гвардию, после службы в Сицилии.
– Значит, ты должен знать, что такое этот новый кесарь? В конце концов, он есть – или был – твоим начальником.
Я колебался, но Пселл тихо сказал:
– Можешь говорить свободно. Это мнение для потомков. Я по-прежнему составляю записки для моей истории правителей империи.
И снова его откровенность вызвала у меня доверие.
– Ну, – признался я, – судя по тому немногому, что я видел, этот кесарь мстителен и ограничен. Его единственный талант – непревзойденное умение скрывать свои истинные чувства.
– Похоже, для трона лучше не найдешь, – усмехнулся Пселл. – Я заключу с тобой сделку, Торгильс. Как гвардеец ты иногда видишь то, что никогда не увидим мы, посторонние. Будь так добр, сообщай мне о том, что происходит за кулисами, я же не забуду тебя, когда настанет время – а оно, разумеется, настанет – и тебе понадобится друг среди чиновников.
И он быстро пошел своей дорогой.
В течение следующих нескольких месяцев я мало что мог рассказать Пселлу такого, чего он не видел сам. Здоровье Михаила быстро ухудшалось. Конечности у него распухли, раздулись так, что пальцы стали толстыми, как колбаски. Чтобы скрыть немощь от людских глаз, басилевс все меньше времени проводил в городе, удалившись в свой загородный дом. А во дворце ковались обычные ковы, только стали они еще ядовитее, когда все убедились, что жить басилевсу остается недолго. Иоанн Евнух по-прежнему стоял у кормила власти, но кое-кто из придворных уже начал лебезить перед молодым кесарем, приготовляясь к тому дню, когда тот взойдет на трон. Другие сикофанты, то бишь подхалимы, объединились вокруг его любимого дяди, Константина, еще одного брата орфанотропа. Несколько особенно твердолобых вновь обратили внимание на императрицу Зоэ, хотя она по-прежнему оставалась заключенной в гинекее, на женской половине, и басилевс урезал ей содержание, так что жила она чуть ли не в бедности. Никто уже не доверял никому, и все сильнее казалось, что вся махина власти вот-вот развалится.
Я осознал, как далеко зашел упадок, когда однажды декабрьским поздним вечером некий высокий чин прибыл в караульню. Он задыхался и был в смятении.
– Мне нужен гвардеец Торгильс, – заявил он.
– Чем могу быть полезен? – спросил я.
Человек тревожно посмотрел на других отдыхающих гвардейцев, взиравших на него, не скрывая любопытства.
– Ты должен выбрать одного надежного товарища, – сказал он. – Возьмите тяжелые плащи и следуйте за мной.
Я взглянул на Хафдана.
– Возьми Ларса, – приказал он.
Ларс был флегматичный гвардеец, прослуживший в Этерии почти столько же времени, сколько сам Хафдан. Мы с Ларсом собрали свое оружие, и чиновник повел нас, почти бегом, в присутствие Иоанна Евнуха. Тот ждал нас, одетый в монашескую одежду и готовый покинуть дворец.
– Вы должны сопровождать меня как телохранители на случай осложнений, – сказал Иоанн. – Держитесь осторожно, прячьте оружие, а секиры можете оставить здесь. Достаточно мечей под плащами.
Выскользнув из дворца через одни из второстепенных ворот, где привратники явно ожидали нас, мы поспешили по улицам города. Мы держались проулков и окольных улиц, но я понял, куда мы направляемся. А направлялись мы к месту, называемому Венецианским кварталом по причине того, что селилось там множество иноземных купцов, в основном итальянцев. Кроме того, там же располагалось несколько главных монастырей Константинополя, и когда мы остановились и постучались в деревянные двери одного из них, я догадался, что мы стоим перед воротами монастыря, называемого Косьмидион. Именно в этот монастырь басилевс делал самые щедрые вклады, ибо он был построен во имя врачей-святых Косьмы и Дамиана.