И побег не удался."
Обнаружив предостаточно свободного времени, Фелипе Ногара принял решение взглянуть получше на объект, ради которого забрался в такую даль, дальше самого края Галактики. Покинув роскошь личной каюты, он перешел в личную обсерваторию. Здесь, под куполом невидимого стекла, легко было вообразить, что находишься вне корпуса "Нирваны", флагманского корабля Фелипе.
"Внизу" – относительно направления искусственной гравитация на "Нирване" – сверкал накренившийся диск родной Галактики, включая и тот единственный рукав скоплений, который успело исследовать и освоить человечество. Но куда не кинь взгляд, во тьме мерцали яркие пятнышки и световые точки. Это были другие галактики, в парадном великолепии шествовавшие за оптический горизонт со скоростями удаления десятки тысяч миль в секунду.
Ногара почти не обратил внимания на далекие туманности, он пришел в обсерваторию посмотреть на другой феномен, на нечто новое и впервые наблюдаемое человеком со столь небольшого расстояния.
Увидеть этот феномен стало возможным благодаря иллюзии сгущения галактик и потокам пылевой материи, каскадом устремлявшимся в него. Звезда в центре феномена была невидима из-за мощи собственного поля тяготения. Чудовищная масса этой звезды, в несколько миллиардов раз превосходившая массу Солнца, так искривляла пространство вокруг, что ни один атом не имел шансов убежать на воспринимаемой глазом длине волны.
Пылевой мусор глубокого космоса, падая в недра сверхмассы, раскалялся до люминесцентного свечения, накапливая статический заряд. Вспышки гигантских молний сместились в красный конец спектра, чтобы вскоре исчезнуть на дне гравитационной пропасти. Едва ли корабль мог приблизиться к "черной дыре" ближе, чем сейчас находилась "Нирвана".
Ногара желал лично осмотреть недавно обнаруженный феномен и оценить его опасность для обитаемых планет – ведь обычные солнца могут, как щепки, сгинуть в вихре гипермассы, если окажутся на ее пути. Но едва ли реальная угроза будет проблемой в ближайшую тысячу лет: с эвакуацией колоний пока не следует торопиться. А к тому времени гипермасса, возможно, подавится поглощенной материей, ее поверхность упадет в себя саму, и большая часть вещества гипермассы вернется во Вселенную уже в менее опасном состоянии.
Через тысячу лет эта проблема будет волновать кого-то другого. Сейчас она волновала Фелипе – ведь это о нем и только о нем могли сказать, что он управляет Галактикой.
Сигнал коммуникатора призвал Ногара обратно в роскошь его каюты, и Фелипе быстро спустился, довольный, что появился повод снова увидеть нормальный потолок над головой.
Он ткнул пальцем в пластинку коммуникатора.
– В чем дело?
– Мой господин, прибыл корабль-курьер. Из системы Фламланда. У них на борту...
– Ближе к делу. У них на борту тело брата.
– Да, мой господин. Шлюпка с гробом уже в пути, приближается к "Нирване".
– Я хочу видеть капитана курьера в Большом Зале. Без церемоний. Пусть роботы в шлюзе сделают анализы эскорта и оболочки гроба. Нам не нужна инфекция.
– Слушаюсь, мой господин.
Упоминание об инфекции было уловкой. Иохан Карлсен оказался в криогенном саркофаге не по причине фламландской эпидемии чумы. Это был лишь официальный вариант истории. Врачи, якобы, заморозили героя битвы у Каменного Края в качестве крайней меры, дабы предотвратить неминуемую смерть.
Официальная ложь была неизбежной необходимостью. Даже сам Фелипе Ногара не мог устранить с пути человека, спасшего людей от берсеркеров. После победы у Каменного Края жизнь в Галактике получила шанс на выживание, хотя война с берсеркерами еще шла, конца ей не было видно, и борьба оставалась крайне жестокой, уносящей новые и новые жизни.
В Большом Зале Ногара ежедневно собирался для еды и развлечения с друзьями – кроме него, на "Нирване" летело еще человек пятьдесят: помощники, .слуги, члены экипажа, артисты. Но сейчас Зал был пуст, не считая саркофага и человека рядом с ним.
Иохан Карлсен – то, что сейчас было им, – покоился под толстой стеклянной крышкой тяжелого автономного саркофага, оснащенного собственной системой замораживания и оживления. Системы контролировались волоконно-оптическим ключом, теоретически не поддающимся копированию или подделке. Фелипе Ногара жестом потребовал у капитана курьера этот ключ.
Ключ висел на шее, на золотой цепочке, которую капитан медленно снял и отдал Ногаре. Только после этого он вспомнил, что нужно поклониться – в конце концов, он был космонавт, а не придворный. Фелипе не обратил внимания на оплошность, его в первую очередь волновало, насколько расторопно и понятливо подчиненные выполняют его приказы.
Сжав в ладони оптический ключ, Фелипе бросил взгляд на прозрачную крышку, под которой лежал замороженный брат. Врачи-заговорщики обрили голову и лицо Йохана, обычно носившего короткую бородку. Губы Карлсена были, как мрамор, открытые глаза – как лед. Но все равно лицо, несомненно, принадлежало Иохану, в нем было нечто, что не поддавалось холоду.
– Оставьте меня, – сказал Ногара.
Он повернулся к огромному иллюминатору, глядя наружу, на искривленное гипермассой, словно плохой линзой, звездное пространство.
Услышав звук затворившейся двери, он повернулся и... столкнулся нос к носу с Оливером Микалем, невысоким мужчиной, которого Фелипе назначил заместителем Карлсена на посту управляющего Фламландом. Очевидно, Микаль вошел как раз в тот момент, когда Зал покинул капитан. Символическое совпадение, решил Ногара.
Фамильярно облокотившись о саркофаг, Микаль, как было ему свойственно, чуть вздернул седеющую бровь, выражая усталое любопытство, и немного пухлое лицо расплылось в чересчур сочувственной улыбке.
– Как там у Браунинга? – пробормотал Микаль, взглянув на тело Карлсена. – "Он волю короля свершал с зари и до зари" – и вот награда за труды и преданность.
– Оставь меня, – сказал Ногара. Микаль участвовал в заговоре вместе с фламандскими врачами.
– Я решил возникнуть и разделить твой траур, – объяснил он, но, взглянув на Фелипе, больше ничего не сказал. Отвесив поклон, Микаль энергично зашагал к двери. Дверь тихо затворилась.
"Итак, Йохан... Если бы ты строил заговор против меня, я мог бы убить тебя открыто. Но ты был слишком честен и слишком успешно мне служил. Мои друзья и мои враги начали слишком восхищаться тобой. Теперь ты здесь, во льду. Моя замороженная совесть. Ты все равно поддался бы честолюбию, раньше или позже, и выбор был бы один: или вот этот ящик, или смерть.
Теперь я тебя спрячу в надежное место, и кто знает? У тебя, быть может, еще будет шанс. Как странно – наступит день, и ты будешь задумчиво стоять над моим гробом, как я над твоим сейчас. Не сомневаюсь, ты будешь молиться за мою душу, хотя не знаю, что это такое... Молиться за тебя я не могу, но желаю приятных снов. Пусть тебе приснится твой вожделенный рай, а не ад."