Скрипнули ступени у входа, и Лю Бан поспешно отогнал крамольные мысли: на коленях к нему почтительно подполз Сунь Девятый, обеими руками держа чашу с вином.
— Поставь… — бросил смотритель. — И иди.
Вино оказалось в самый раз — и не горячее, и не холодное. Мальчишка схватывал все буквально на лету. Смышленый. Интересно, что будет с ним после?..
Послышавшийся откуда-то из-за спины, из темноты задней комнаты шорох заставил смотрителя поставить чашу на место и резко оглянуться.
— Кто здесь?
Не очень уместный, скорее, инстинктивный вопрос: кто может без спросу оказаться в доме смотрителя, человека, во власти которого все окрестные земли? Кто осмелится тревожить его покой?
Тишина.
Наверное, показалось.
Смотритель снова взялся за чашу, отхлебнул, уставился на огонь в жаровне. Завтра по утру предстояло снарядить отряд из пойманных беглых и под надзором солдат отправить его в столицу, потом…
Очередной шорох заставил Лю Бана расплескать вино и вскочить на ноги. Тут уж ошибки быть не могло: смотритель слышал отчетливо. В задней комнате кто-то был.
Запалив факел от огня жаровни, Лю Бан приготовил нож и крадучись двинулся к дверному проему. Кликнуть стражу никогда не поздно — хотя это казалось самым разумным. Уж чем-чем, а смекалкой смотритель отличался с юных лет — природный пытливый и хитрый ум сделал его самым удачливым из братьев Лю, хотя и был Лю Бан в семье по счету третьим. Но что-то удерживало смотрителя от того, чтобы благоразумно позвать на помощь. Быть может, мысль о великих героях, бесстрашно встречавших опасность грудью, но всего вероятнее — неясное предчувствие, которому смотритель верил, ибо до сего дня подобные предчувствия его не подводили.
Подкравшись к двери, Лю Бан выждал мгновение, а затем выставил вперед факел и прыгнул в комнату.
Там, позади лежанки, у короба с носильными вещами, согнулся в три погибели человек, стараясь укрыться от света — лица видно не было, лишь широкая спина в грязном, покрытом пятнами халате предстала взору смотрителя.
— Кто ты? — негромко спросил Лю Бан, изо всех сил сжимая обмотанную веревкой рукоять широкого ножа. — Зачем притаился в моем доме? Встань, покажись.
Прятавшийся разогнулся — и смотритель, подняв факел повыше, с удивлением узнал в нем своего старшего брата Лю Кана, служившего десятником в государевом столичном войске. Лицо брата было таким же грязным, как и его халат, а взгляд — испуганным и затравленным. И это удивило Лю Бана еще больше, ибо он всегда почитал старшего брата за образец силы и уверенности в себе, один только вид его обычно успокаивал самых жарких спорщиков.
— Братец… — прошептал Лю Кан почти жалобно. — Только тише, тише!
— Что случилось? — смотритель оглянулся и присел на край лежанки. — Как ты здесь очутился, почему? Что с твоей одеждой?!
— Тише! — прошипел старший брат, вынырнув из-за короба и присев на пол у ног Лю Бана. Десятник старался быть как можно меньше и незаметнее. — Никому не говори, что я здесь. Молю тебя, братец!
— Да, но… — начал было смотритель, но под умоляющим взглядом брата осекся. — Ты посиди тут немного, а я пойду замкну двери и проверю, нет ли кого. Потом вернусь и мы поговорим. Хорошо?
— Хорошо.
Лю Бан пересек зал и выглянул во двор: стражники коротали время у костра, на ступенях сидел Сунь Девятый и с любопытством смотрел на звезды. При виде хозяина мальчик вскочил, взглянул вопросительно. Смотритель поманил его.
— Могу ли я доверять тебе?
— О, хозяин Лю! Всецело, всецело! — мелко закланялся слуга.
Лю Бан испытующе посмотрел юному Суню в глаза. И не нашел в них ничего, кроме преданности. Но сколько было примеров простого и безыскусного предательства с преданностью во взоре! Смотритель вздохнул. Выбирать было не из чего.
— Хорошо же, — сказал он. — Выкажи свою преданность этим вечером.
— Что мне сделать, хозяин?
— Ты сядешь тут, — Лю Бан указал на самую верхнюю ступеньку. — Ты сядешь, а я закрою двери изнутри. У меня наиважнейшее дело. Наиважнейшее. Мне нельзя сейчас мешать. Поэтому ты будешь сторожить, и если кто-то попытается войти, ты предупредишь меня… э-э-э… — смотритель искательно щелкнул пальцами.
— Я закричу? — предположил слуга.
— Ты закричишь, — согласился смотритель. — Понятно ли тебе?
— Понятно, хозяин, — закивал мальчик. — Очень хорошо понятно. Очень крепко.
— Ну ладно.
Затворяя двери, Лю Бан увидел, как Сунь Девятый сел на указанное ему место, спиной к двери, лицом ко двору, и напряженно выпрямил спину, оглядывая двор.
— Ну что же… Никого нет, старший брат, — вернувшись к десятнику, сказал Лю Бан. — Возьми. Ты, наверное, голоден, — протянул он брату недопитую чашу с остывшим уже вином и несколько рисовых колобков.
Лю Кан отложил пику, с благодарностью принял еду и тут же торопливо набил рот рисом. Вид у него был отчаянный.
Смотритель глядел на жующего брата в задумчивости. Он не мог решить, хочет ли знать, что произошло с Лю Каном, служившим на хорошей должности, которой завидовали и о которой мечтали многие, а теперь отчего-то прячущимся в задней комнате их родового дома, куда брат пробрался подобно вору, тайно и незаметно. Смотритель не был уверен, что ему действительно нужно знать, отчего десятник императорской гвардии вдруг обратился в грязного беглеца в порванном халате. Но ведь это был его старший брат…
Видимо, Лю Кан почувствовал всю тяжесть охвативших младшего брата раздумий, потому что перестал есть и настороженно посмотрел на него — снизу вверх.
И этот взгляд — такой с детства знакомый, но сейчас наполненный откровенным страхом, неуверенностью и надеждой — решил последние сомнения смотрителя.
— Ну вот что, старший брат, — улыбнулся Лю Бан. — Допивай-ка вино и рассказывай, что с тобой произошло.
Казалось, Лю Кан только и ждал этого. Речь его, торопливая и сбивчивая сначала, в конце приобрела обычную размеренность: обретя слушателя в лице младшего брата, десятник на глазах возвращал себе былую уверенность. Теперь он был не один.
Лю Бан же, напротив, погружался во все большую задумчивость по мере того, как старший брат двигался к концу своего рассказа.
Уверенность в том, что, выслушав брата, он поступит правильно, не исчезла, нет, но подверглась серьезному испытанию.
Потому что Лю Бан узнал, что на императорских гвардейцев, согласно высочайшему указу обследовавших одно из удаленных от столицы поместий в поисках запрещенных книг, внезапно и дерзко напали. И всех перебили. А было тех гвардейцев два полных десятка, во главе с сотником Ма, воином бывалым и прославленным, который сопровождал в поместье не кого-нибудь, а императорского советника, человека поистине всемогущего. И вот все эти воины пали — пали от руки неизвестного врага, которого никто и разглядеть толком не успел. Лю Кан твердил лишь, что враг появился из темноты, был черен как ночь и возникал из ниоткуда — со всех сторон, разя стремительно и беспощадно. И если бы не случайно поднявший тревогу воин, лежать бы и Лю Кану там же, порубленному стремительными мечами нападающих, а то и, как свояк Ван, валяться с тяжелым ножом между лопаток. Если бы не связанный книжник Фэй Лун, в последний момент указавший обезумевшему от страха десятнику, где найти тайный ход, ведущий за пределы поместья. На узких, кишевших старыми корнями стенах этого хода, больше напоминающего барсучью нору, и оставил Лю Кан лоскуты своей одежды. Напрягая последние силы, десятник свернул за очередной, бесчисленный, поворот, выбрался на свежий воздух, но потом опомнился, сунулся назад и стал дергать за все толстые корни подряд — ведь Фэй Лун сказал, что один из корней обрушит тесные своды, засыплет проход и отрежет его от преследователей… Судя по всему, так и вышло: Лю Кан, оказавшись посреди дикой степи без малейших признаков жилья, отбежал от выхода их норы на приличное расстояние, схоронился за холмиком и, до судорог в пальцах сжимая копьецо, с которым так и не расстался, всматривался в ночь до самого рассвета — но никто за ним так и не пришел. Тогда Лю Кан, сориентировавшись по сторонам света, стал пробираться в родные места. Он не знал, куда еще податься-Лю Кан не мог представить, какое наказание ждет его, если он вернется в столицу, десятник думать не хотел, как советник Гао отреагирует на то, что он не погиб…