Каждая деталь образа была идеальной. Можно было разглядеть тончайшую ниточку на его свободном плаще с капюшоном, вдоль краев войлочной шляпы топорщились волосы, тыльные стороны ладоней покрывали веснушки, левый каблук был слегка забрызган грязью. Звук, вид, текстура, цвет, манеры — все было безупречно.
Когда вновь пришедший подошел к столу, около которого стоял Фаэтон, он понял, что подробностей соблюдено еще больше, чем это кажется на расстоянии. От твидового плаща шел легкий запах табака. Одна из пуговиц была пришита не подходившей по цвету ниткой. Щетина на левой щеке была чуть длиннее, чем на правой, словно свет падал с правой стороны, когда этот человек брился сегодня утром.
Это внимание к деталям было удивительным. Фаэтон увидел, что Наставники зашептались, разглядывая пришельца. Они пытались угадать, кого или что представлял этот образ, вероятнее всего очень дорогой.
Сероглазый человек снял войлочную шляпу и поприветствовал собравшихся легким поклоном. Он заговорил. Его голос был сухим, и слова он произносил чуть-чуть в нос.
— Уважаемые члены Колледжа, позвольте выразить вам мое почтение. Меня зовут софотек Гончая.
Ну конечно. Ни один образ, принадлежащий человеку, не мог быть столь детальным.
— Возможно, вы обо мне не слышали, — продолжил Гончая. — Меня создали лишь пятнадцать минут тому назад по вашему измерению, чтобы исследовать некоторые странности, связанные с решением Фаэтона открыть свою память. Должен заметить, что это решение было полной неожиданностью даже для Восточной группы софотеков, которые проверяли предсказанную модель поведения Фаэтона.
По помещению прокатилась новая волна изумления. Даже Навуходоносор удивился: Восточный сверхразум принадлежал к Эннеадам, девяти коллективным сверхразумам, эти сверхразумы были созданы софотеками совместными усилиями. Почему разум, столь высоко стоящий в иерархии Разума Земли, обеспокоен этим делом?
— Только мощный шок или угроза его жизни или его близким могла, по нашему мнению, Подтолкнуть Фаэтона на столь нехарактерный для него поступок. Мы подозреваем, что ведется нечестная игра.
Снова по залу пробежала волна возгласов и движения, на этот раз громче прежнего. Заговорил Эмфирио, книга усиливала его голос.
— Вы имеете в виду настоящее преступление, а не безрассудный порыв, мошенничество или озорство?
— Доказательств мало, но возникают ужасные подозрения. Мы подозреваем преднамеренное убийство, искажение информации и насилие над разумом.
Несколько человек в разных частях зала вскрикнули от неожиданности и ужаса. Гелий сверлил глазами Фаэтона, словно видел его впервые в жизни.
— Когда вы говорите «мы», — спросил Нео-Орфей, — вы имеете в виду, что являетесь сотрудником полиции?
Гончая скрыл улыбку.
— Нет, сэр. Софотеки не поступают на службу в полицию, в армию и прочие государственные учреждения. Хотя работал я в тесном сотрудничестве с комиссаром полиции по этому делу, выступая в качестве детектива-советника.
— При всем моем уважении к вам, сэр, — произнес Цичандри-Манью из дома Темнокожих, — при том, что все это очень интересно, я не очень понимаю, какое это имеет отношение к нам?
Гончая удивленно приподнял бровь и внимательно посмотрел на Цичандри-Манью серыми стальными глазами.
— Вы, Наставники, известны своей гражданской позицией, я подумал, что вы будете счастливы помочь в этом деле.
Гелий коснулся плеча Агамемнона ХГУ, предводителя дома Миноса. Тот поднялся.
— Гордость и честь Колледжа! Мы до сих пор не спросили Фаэтона, почему он открыл запретную шкатулку. Наше окончательное решение не может быть принято без этого.
Цичандри-Манью презрительно фыркнул.
— Бросьте! Это просто смешно!
Посмотрев по сторонам, он увидел лица сидящих вокруг и понял: что-то изменилось в настроении аудитории. У Цичандри-Манью была интуиция политика, он прекрасно чувствовал, когда не стоит идти наперекор большинству. Он сел на место.
Агамемнон заговорил, словно отвечая на слова Цичандри-Манью, но обращаясь к залу.
— В самом деле? Смешно? Я думаю, это главный вопрос. Может быть, преступление или нападение заставило Фаэтона нарушить договор? Подумайте: если вы подверглись амнезии и вдруг впервые за столетия на вас совершено нападение, вы, естественно, решите, что причина нападения вызвана или может быть объяснена чем-то, что сокрыто в забытом прошлом. Кто из нас при малейшем подозрении, когда нас постиг ужас и опасность, не попытается обеспечить себя всей возможной информацией? Ну же, честь Колледжа! Если Фаэтон открыл шкатулку, чтобы узнать тайну нападения, настоящего нападения, ведь благоразумие и долг обязывают его открыть память! Мы не можем ни под каким видом наказывать человека за то, что он выполнял свой долг, иначе это будет просто издевательством над колледжем Наставников. Не забывайте, что наша власть эфемерна! Одно неверное решение, один неосмотрительный поступок — и уважение общества, на котором зиждется наша власть, исчезнет! Однажды мы уже поставили под удар веру в нашу непогрешимость, разбирая именно это дело!
Те, кто поддерживает меня, а Серебристо-серая всегда придерживается закона и традиций, не поддержат бойкот, объявленный Фаэтону только за то, что любой нормальный человек сделал бы на его месте! Понимаете ли вы, что речь идет об имевшей место в нашем обществе попытке преднамеренного убийства? Убийства! О попытке одного разумного существа преднамеренно уничтожить другое! Джентльмены, если это подозрение подтвердится, все остальное рядом с ним померкнет. Я хочу призвать вас провести голосование по делу. Если на Фаэтона совершено нападение, его реакция вполне естественна.
Ганнис, который был менее осторожным политиком, чем Цичандри-Манью, наклонившись вперед, пристально всматривался в дальнюю часть зала.
— Кто это говорит? Гелий? Этот человек похож на Агамемнона, но слова как будто не его. Мы все очень уважаем Гелия и надеемся в ближайшие месяцы оказать ему еще большую честь. Жаль, если чистота его мотивов будет поставлена под сомнение!
Гелий, не поднимаясь со своего места, громко произнес зазвеневшим от волнения голосом:
— У меня есть предложение к моему собрату пэру в связи с тем, что он сомневается в моих мотивах. Я буду рад представить свой разум на общедоступном канале, чтобы Любой мог ознакомиться с мотивами, которые руководят мной. Однако сделаю я это при одном условии: сознание этого человека будет также представлено на общественном канале. Вот тогда мы и решим, чьи мотивы честнее.
По скамьям пробежал смешок. Ганнис тут же пошел на попятную, лицо его стало смущенным и озабоченным.
— Нет конечно. Этого не требуется, я говорил чисто теоретически.
Навуходоносор поднял жезл и огласил результаты голосования.
— Гордость и честь Колледжа. По моим оценкам, народ будет возмущен, если Фаэтона осудят за то, что он открыл память, но при условии (обратите на это особое внимание!), что на него на самом деле совершено нападение и, кроме того, у него были веские причины подозревать, что память поможет ему объяснить нападение или защитить себя и остальных от повторного удара. Семьсот тысяч человек готовы помочь в поисках преступника, миллионы готовы пожертвовать время и антивещество на этот проект. Многие, следящие за нашим заседанием, уже сделали заявления, что готовы внести свой вклад. Но с другой стороны, этот общественный порыв легко может обратиться против Фаэтона, если тревога окажется ложной. Та же твердость характера, которая делает Золотую Ойкумену нетерпимой к насилию, делает ее непримиримой к любым попыткам манипулировать ее добродетелями в своих интересах.