В какой-то миг она почувствовала легкое дуновение холодного ветерка на лице, услышала неясный шум в комнатах и увидела тень, мелькнувшую в дверном проеме… Кто-то большой, черный стоял там и смотрел не нее провалами глаз. Кто-то, кого она уже не могла ни узнать, ни удержать в гаснущем сознании. Она попыталась улыбнуться этой тени и сказать, что все хорошо, но не удержать было тяжелые веки, глаза ее закрылись, а когда открылись снова, в дверном проеме уже никого не было. Только знакомый уже сквознячок мазнул по лицу и дернулось пламя свечей…
Ей действительно было хорошо. Казалось, что она, невесомая и прозрачная, летит в теплом густом воздушном потоке… Летит на далекий призывный свет, зная почему-то, что там – покой и прощение. Кто-то улыбается вдалеке и призывно машет рукой. Зовет. Ждет.
«Свет, – подумала она, – свет… сколько света… огонь… жизнь…»
…Марик выскочил из своей квартиры, скатился вниз по ступенькам. Консьержка спала, к счастью. Оконце в ее будке было приоткрыто, но за ним никого не было. Он открыл парадную дверь своим ключом. Это было… три-четыре минуты назад… Это было вечность назад!
Он почти бежал вдоль пустынной улицы, полный тоскливого ужаса. Одна мысль стучала молоточком – убраться подальше от дома. А потом, в случае чего, сказать… что не заходил домой… бродил по улицам. Был в больнице. Ночевал на даче… поссорились… Взять машину в гараже… и махнуть на дачу! Он задрал рукав пальто, поднес руку с часами к глазам. Четыре. Скоро рассвет. Реальность сгустилась до состояния свинцового ядра в ногах. Ядро мешало двигаться, увеличивая силу притяжения земли. Еще не поздно вернуться…
Он замедлил шаги, приостановился. Нет! Вечность назад он оставил все на произвол судьбы. Суд состоялся. И приговор вынесен. И приведен в исполнение. Почти приведен. Уже приведен. Божья мельница на сей раз двигалась на удивление споро.
– Ты безумец! – закричал кто-то внутри его. – Ты еще можешь ее спасти! Беги!
– Для чего спасти? – спросил он.
– Неважно. Не твоя забота. Ты не можешь ее бросить! Иди!
Он сделал несколько шагов назад. Нет! Она – убийца. Немытые чашки – слабое доказательство невиновности. Она и не вспомнила о них. Она всегда увлекалась всякими зельями, как Клеопатра. Целый шкафчик на кухне забит отварами и настойками. Для тонуса. Для энергии. Для женской притягательности и цвета лица. Дружила с ведьмой из пригорода. Могла ли она это сделать?
– Нет! – кричал один голос.
– Да! – возражал другой.
– Да! Да! Да!
– Нет! Да!
Безудержна в желаниях и чувствах. Безудержна в ненависти. Безжалостна. Аморальна. Убийца…
Они оба – он и Тамара – знали это, но у каждого свои интересы. Они сделали вид, что не верят – не может быть! Тамара сначала подозревала… но он, Марик, разубедил ее. Они не станут кричать: «Держи убийцу!»
Но и мешать правосудию тоже не станут…
Потоптавшись на месте, Марик пошел куда глаза глядят, стремясь уйти подальше от дома, гоня от себя мысли о том, что происходит там в эту самую минуту…
– Ты подождешь в машине, – повторил в сотый раз Монах. – Отъедь немного, чтобы не торчать на виду. Держи в поле зрения вход. Думаю, через часок я выберусь.
– Может, я с тобой? – в сотый раз предложил Зажорик. – Смотри, чтобы не обманули.
– Не боись! Клиент надежный, с бабками. Шум ему ни к чему. Провернем леге артис [9] , как говорится.
– Ни пуха! – пожелал Зажорик.
– К черту! – ответил, согласно ритуалу, Монах и полез из машины.
Друзья достали из багажника длинный сверток, тщательно упакованный в клетчатую скатерть.
– Ну, я пошел! – сказал Монах, топчась около машины.
Несмотря на присущее ему хладнокровие, он волновался. Друзья пожали друг другу руки. Потом эмоциональный Зажорик бросился на грудь Монаху. Друзья обнялись. Пара бездельников, бредущих мимо, приостановилась, наблюдая трогательную сцену.
– Ну, давай! – сказал Зажорик, отрываясь от друга. – С богом!
Монах пошел к подъезду, а Зажорик перекрестил его вслед. Вернулся в машину. Отъехал на квартал. Заглушил мотор и приготовился к долгому ожиданию, представляя себе, что же там происходит.
Они уже распределили вырученные за картины деньги. Монах сразу же покупает квартиру из трех комнат и начинает практиковать как народный целитель. Параллельно организует производство целебных травяных настоек от всех хворей на свете. По доступным ценам. Женится и подключает к бизнесу жену. А там посмотрим. Зажорик, в свою очередь, присмотрел место для будущей авторемонтной мастерской – здоровенный гараж в стратегическом месте – почти в центре города, когда-то принадлежавший Горстатуправлению. Половину гаража уже сдали какому-то ловкачу, а половина вроде бесхозная – Зажорик навел справки, и можно взять за бесценок.
Картины, одна ярче другой, рисовались в голове Зажорика. От клиентов нет отбоя. Можно организовать переправку машин из Америки сюда, в городе их раз-два и обчелся. Дружбаны с Брайтон-Бич с радостью возьмутся подсобить. И партии запчастей в придачу. Все теперь хватают немецкие машины. Конечно, машины у немцев первоклассные, никто и не спорит, но… чувствуется в них жесткий немецкий рационализм и расчетливость. Хоть примочек полно и надежны, а вот комфорта – накося выкуси! Нету! И формы тяжеловаты, и зад как чемодан. Не то что американские! Взять хотя бы «Бьюик»! Мягкость, нежность, простор! Плывет как крейсер, чуть покачивается на волнах. Мотор работает как музыка. И плоский задок бочонком. В такой машине жить можно. Зажорик представляет себе множество «Бьюиков» на улицах города. Изящных, стремительных, как пантера в прыжке… Эх!
Он так погрузился в мечты, что пропустил момент появления Монаха и вздрогнул, увидев друга уже около машины. Монах открыл заднюю дверцу, плюхнул на сиденье знакомый сверток в клетчатой скатерти. Тяжело уселся рядом с Зажориком, сгоравшим от нетерпения.
«Видимо, не все пошли», – подумал Зажорик и спросил:
– Ну?
Монах задумчиво посмотрел на друга. Пауза затягивалась. Наконец Монах произнес строго:
– Любительство наказуемо.
– Чего? – переспросил Зажорик, не поняв.
– Любительство наказуемо, – повторил Монах. – Любителей надо вешать за яйца на развесистой клюкве. Это также называется «функциональная безграмотность».
– Ты чего? – забеспокоился Зажорик, ничего не поняв из слов друга. Ему показалось, что Монах заговаривается.
– Вон из машины! – вдруг заорал Монах.
– Чего? – пролепетал ошарашенно Зажорик. «Ну, все, – подумал, – слетел с катушек! Переволновался».
Монах вдруг засмеялся и сказал: