– Глупейший вопрос, – замечает Габриэль. – Не «за что», а «потому что». Время пришло. Джонас шепнул мне, что уже пора. А ты разве ЕГО не слышал?
* * *
Помнится, я долго молчал, уставившись на него ненавидящим взглядом (так мне казалось – на самом же деле, по свидетельству Евы-Двуликой, мой взгляд был умоляющим). Джонас был мёртв уже по крайней мере два столетия.
Я пытался подобрать образ… Ах да – тот муляж, вышагивавший деревянной походкой вверх по склону холма. Вместо лица – чёрная дыра, уводившая в другие измерения… Джонас, бедняга. Что ОНИ с тобой сделали?!
– Так, задержка в развитии, – констатировал Габриэль. – Придётся преподать тебе ещё один урок. Надеюсь, последний. И не зыркай исподлобья, щенок! Я оказываю тебе бесплатную услугу, занимаясь твоим просвещением. По правде говоря, это чертовски скучно. Однако же недаром лучшие из учителей утверждали, что учить надо, развлекая. Я бы добавил: и развлекаясь. Вот и развлечёмся!
Он вдруг вскочил на ноги и заорал на всю округу, будто балаганный зазывала, хотя в пределах видимости никого не было:
– Собирайтесь, преступные призраки; слетайтесь на пир, демоны! Все сюда, проклятые и свободные, инкубы и суккубы, кобели и суки! Призываю вас, Невесты Христовы, сбежавшие от алтаря! Ко мне, могильщики упований! Наедимся всласть! Нажрётесь впрок! Хватит даже на консервы! Главное блюдо – душа, претендующая на невинность. Затем объявляется одноактный хэппенинг под названием Ритуал Джонаса. Интерактивный конкурс для маразматиков! Главные действующие лица и исполнители: Адам – мой большой друг Санчо; Ева – моя нежная подруга Двуликая; Габриэль – ваш покорный слу… тьфу ты! ваш непокорённый хозяин! Остальные – все кто угодно. Тела можете получить в гардеробе. Танцуют все! Повеселимся, бродяги? Оторвёмся напоследок? Тряхнём стариной? Трахнем старину Адама ещё разок? А? Что? Не слышу?!
До этого он размахивал руками как одержимый, но тут приложил ладонь к уху, будто и впрямь вслушивался в то, что шептали призрачные голоса. Он, этот чудовищный шут, стоял посреди мёртвой долины и заклинал здешних призраков. А те молчали. Только ветер завывал в миллионнолетней тоске и крутил над холмом пыльные смерчи…
Спустя несколько секунд на лице Габриэля появилась удовлетворённая улыбка.
– Итак, – он повернулся ко мне, – все готовы? Кто не спрятался, я не виноват. Начинаем!
С этими словами он направил луч Фонаря на меня.
* * *
На протяжении какого-то мгновения я испытал то же самое, что выпадает на долю приговорённого к казни. Полный цикл: от омерзительной пустоты внутри, в которую проваливается сердце, и осушающей глотку паники – до ледяной ясности, когда острое шило бесконечного сожаления беспощадно пронизывает все утраченные миры, всех женщин, которых мог бы полюбить, все прекрасные места, где не сумел побывать, все сезоны, закаты, небеса и оттенки лунного света, которыми не успел насладиться, – всю коллекцию мёртвых бабочек воображения, существующую только краткий миг. Ею невозможно любоваться; она рассыпается в прах от первого же взмаха крыльев Того Самого Ворона, орущего: «Никогда!»
Этот ворон сидел на правом плече Габриэля. Теперь я видел его, будто во лбу открылся магический глаз. Широкополая чёрная шляпа на самом деле была птицей-палачом. Ворон рвал когтями плечо хозяина и по кусочку склёвывал его мозг. Ежедневно, ежесекундно…
Но его пытка – моя пытка. Этот же ворон терзал и меня.
Ворон крикнул мне в ухо: «Никогда!..»
* * *
Мир исчез.
Потом появился снова.
Совсем другой мир, иная эпоха. Чёрный Ангел Габриэль опять сменил декорации. Наши тела тоже были реквизитом.
* * *
Мы слились – трое в одном. Как он и обещал – теснее, чем сиамские близнецы. Трое в одном. Двуполое самодостаточное существо, рождённое под знаком ДЕКАНА и Кровавой луной. После завершения Ритуала Джонаса я узрел нить кровного родства, сшивающую поколения и чуть было не прервавшуюся на мне. Я оказался сломанной иглой, в которую была продета эта нить. Причиняя страдания и боль, я нанизывал на себя дни и ночи, годы и десятилетия, события и воспоминания. Плоть и кости больше не имели значения. Нет ни Шёпота, ни Адама, ни Евы, ни Габриэля – но появился некто другой. Ангел павший и благополучно забытый. Ангел, которому отдали во владение вымирающий мир и которого оставили в покое.
Дряхлая обитель инвалидов получит то, чего заслуживает. Не будет ни войны, ни очистительного огня, ни нашествия варваров, чтобы влить свежую струю. Никакого обновления. Вино жизни превратилось в уксус.
Отныне и меня уносило течением Леты.
Но я не пил из неё.
Я на другом берегу. Единственный, кому удалось добраться. Единственный, кому хватило ВРЕМЕНИ на столь долгое странствие. Отсюда уже некуда и незачем идти.
Я там, куда давно хотел попасть. Снова обрёл родину и самого себя.
Труп Вавилона. За столетия дожди и ветры разрушат его окончательно, и я буду свидетелем этого. Каждая нота в многовековой тягучей симфонии разрушения отдавалась в моем сердце. Я упивался жуткими пейзажами, гигантскими зданиями с ослепшими окнами, изменчивым небом и беспредельными развалинами. Птицы скользили в атмосфере на фоне летящих облаков; их ломающиеся силуэты лишь подчёркивали неподвижность и покой, которые воцарились внизу.
В руинах было заключено истинное величие. Целые империи канули в небытие; отжившие поколения стали призрачными светлячками, роившимися в моей памяти. Забвение… Я нашёл точку невозвращения – остановленный контрапункт. Прошлое побеждено; страх преодолён; будущее не наступит, потому что ничего не изменится. Я находился на пике времён, с которого обозревал бессмысленную и бесцельную человеческую историю.
Более того, я обнаружил источник моего упоения. Раньше я думал, что влачу жалкое существование в худшую из эпох, в лихолетье разлада и гибели; что истинная жизнь проходит мимо; что вместо сияющего мира мне достался тёмный сырой угол, отхожее место в заброшенном подвале; что другие люди уже видели Золотой Век, и лишь спустя сотни поколений, когда провернётся адская карусель, он наступит снова. И совсем другие создания превратят Землю в Райский Сад. Им выпадет счастье жить в гармонии, не сопротивляясь течению реки, уносящей трупы… Господи! Да во мне было куда больше нерастраченной наивной веры, чем в самых фанатичных утопистах!
И что же теперь? Я застал Пепельный Век, Пыльный Век, Ржавый Век, а Земля превратилась на моих глазах в одичавший парк, усадьбу некогда славного, но вымершего рода. Статуи, памятники, гробницы, мёртвые аттракционы… И где же все те, кто любил, строил, мечтал, стремился к звёздам?
Нельзя трогать звезды! Те люди давно исчезли, вернулись в прах, а я, дрожавший от ужаса перед вечной загадкой бытия, остался – и с прежним трепетом благоговения взирал на равнодушные светила, проплывавшие надо мной. И слушал песни ветра, и крики чаек, и шорохи дождя…