– Слишком близко, пожалуй, не надо. Несколько десятков тысяч километров будет вполне достаточно. Если дуга хорошо рассеивает свет, я ее увижу с такого расстояния, равно как и уходящие в атмосферу трубы. Но один лететь не хочу. Если уж вам так нужно привлечь меня на свою сторону, отправляйтесь со мной. Так я буду знать, что это не ловушка.
– Я полечу с ним, – вызвалась Виллемье.
– Как пожелаешь. – Ирина пожала плечами. – На всякий случай – прощай.
Долетели без проблем. Как и по пути с Ресургема, бо́льшую часть времени проспали – не в анабиозе, но в глубоком, подобном коме сне, вызванном средствами, тормозящими нервную систему.
Виллемье велела кораблю разбудить их, когда окажутся в половине световой секунды от газового гиганта. Торн проснулся и сразу пожалел об этом: голова мутная, во рту мерзкий вкус, все тело болит и чешется.
– Торн, хорошая новость: мы еще живы, – сообщила Виллемье. – Либо ингибиторы нас не заметили, либо им наплевать.
– Наплевать? С какой стати?
– Должно быть, они уже знают по опыту, что помешать мы не сможем. Скоро всему человечеству конец, стоит ли беспокоиться из-за пары особей?
– Знают по опыту? – Он нахмурился.
– У них коллективная память. Мы не первая раса, которую они уничтожают. Наверное, процент успеха у них достаточно высок, раз не меняют стратегию.
Теперь корабль дрейфовал свободно. Торн отстегнул амортизирующие ремни, оттолкнулся от кресла, подплыл к щелевидному иллюминатору. Самочувствие слегка улучшилось. За окном виднелся газовый гигант, и выглядел он не лучшим образом.
Прежде всего Торн заметил сходящиеся к нему из глубин системы три потока материи. Они тускло поблескивали в свете Дельты Павлина – тонкие серебристые полосы, словно мазки гигантской призрачной кисти через все небо, параллельно эклиптике, от гиганта в никуда. Движение планетного материала в потоках было едва заметным, выдавали его лишь случайные движущиеся блики отраженного света. Торну это напомнило вязкий поток воды в реке на грани замерзания. Вещество преодолевало сотни километров в секунду, но невероятный масштаб происходящего и эту скорость делал малой, почти неощутимой. Потоки были многокилометровой ширины – будто разматываемые околопланетные кольца.
Торн проследил за ними взглядом. Близ гиганта плавные орбитальные дуги резко ломались – там потоки направлялись к местам переработки. Выглядело это так, будто элегантную работу художника грубо нарушили, толкнув его под руку в самый последний момент.
Ориентация спутников по отношению к набегающим потокам постоянно менялась, и поэтому менялась геометрия потоков вблизи точек поворота. Иногда один вовсе запруживали, пропуская другой. Но, возможно, так лишь казалось, а по-настоящему движением управляли с безукоризненной точностью, и потоки проходили друг сквозь друга, не сталкиваясь ни единой частицей.
– Мы и вообразить не можем, как машинам удается подобное, – тихо призналась Виллемье. – У этих потоков чудовищный импульс, сквозь сечение каждого проходят миллиарды тонн в секунду. Но направление они меняют с потрясающей легкостью! Может, ингибиторы разместили в точке поворота небольшие черные дыры и разворачивают вещество в их поле? Так считает Ирина. А у меня от всего этого мурашки по коже. Еще она допускает, что машины способны попросту отключать инерцию и благодаря этому с легкостью разворачивать любые массы.
– И то и другое звучит не слишком ободряюще.
– Вы правы. Но даже если ингибиторы умеют мастерить черные дыры на заказ и манипулировать инерцией, они это делают не в слишком больших масштабах – иначе мы были бы уже мертвы. У машин есть свои пределы. По крайней мере, в это хочется верить.
Луны – объекты диаметром несколько десятков километров – казались плотными сгустками света, крючьями на конце нисходящих потоков. Материя рушилась в их зияющие отверстия, похожие на рты, перпендикулярные плоскости орбиты. По законам физики, ничем не уравновешенная падающая масса должна была выпихнуть луны на новую орбиту. Но этого не происходило. Очевидно, ингибиторы умели нарушать либо обходить обычные законы сохранения импульса и энергии.
Спутник на самой далекой орбите производил дугу, которая рано или поздно замкнется в кольцо вокруг газового гиганта. Когда Торн смотрел с «Ностальгии по бесконечности», еще можно было усомниться в назначении дуги. Теперь сомнения исчезли. Дуга продолжала удлиняться со скоростью тысяча километров за каждые четыре часа – колоссальная лавина высокоорганизованной материи.
Торну пришлось напомнить себе: это не магия, а всего лишь чрезвычайно продвинутая техника. Хотя верилось с трудом. Под ледяной коркой лун неведомые агрегаты с фантастической скоростью вырабатывали непонятные компоненты, образующие трубу диаметром тринадцать километров. Обе женщины с «Ностальгии» и представить не пытались, какова эта труба внутри: пуста она или забита сложнейшей техникой пришельцев.
Нет, все же это не магия. Насколько Торн понимал, жесткие законы физики в присутствии ингибиторов становились податливыми, словно карамель на жаре. Скорее, законы не абсолютны, они являются лишь правилами, в большинстве случаев соблюдаемыми, а при умении и необходимости вполне изменяемыми. Но и черные машины имели свои пределы. Они могли творить то, что казалось волшебным, но перед действительно невозможным отступали. К примеру, как показывали наблюдения, ингибиторы не могли сотворить материю из ничего, хотя умели обрабатывать ее с поразительной скоростью. Вот и пришлось им разграбить три планеты.
Кроме того, их огромные стройки требовали времени. Дуга вокруг планеты образовалась не мгновенно, она росла со скоростью в двести восемьдесят метров в секунду. Машины, при всем их могуществе, не были богами.
Торн пришел к выводу, что это, пожалуй, единственное утешение в данной ситуации.
Он пригляделся к паре нижних лун. Их ингибиторы перевели на идеально круглые орбиты прямо над облачным слоем, причем орбиты пересекались. Временами луны проходили вблизи друг друга, но медленная укладка «нити» в атмосферу не прекращалась.
Теперь их работа виднелась отчетливо: трубы выходили из них прямыми, чуть изгибались, а затем, в тысяче километров от спутника, обрушивались резко в атмосферу. Касаясь ее, двигались с космической скоростью, несколько километров в секунду, и оставляли среди облаков метины, похожие на раны от когтей. За местом вхождения труб тянулись ржаво-красные полосы, дважды или трижды опоясывающие гиганта. Следы не совпадали друг с другом из-за вращения самого гиганта вокруг оси. Два спутника-завода выписывали на поверхности движущихся облаков сложный узор, напоминающий упражнение экстравагантного каллиграфа. Красиво, аж дух захватывает, но и страшно до тошноты. Несомненно, планету уродуют, безжалостно увечат. А потом и вовсе уничтожат. Эта каллиграфия – надпись на могиле умирающего мира.
– Полагаю, теперь вы нам верите, – сказала Виллемье.
– Да, я склонен поверить. – Торн стукнул костяшками в иллюминатор. – Может, это и не стекло, хотя таковым и кажется, а что-то вроде трехмерного дисплея… Однако вряд ли вы настолько хитры. Даже если я выйду наружу в скафандре, чтобы увидеть собственными глазами, и то не буду до конца уверен в том, что лицевой щиток – не дисплей.