– Господин Эверсон сейчас занят. Могу я сказать ему, чтобы он вам перезвонил?
– Конечно.
Алекс велел, чтобы во время сеанса связи с Эверсоном я не попадала в объектив камеры. Звонок раздался через час.
Таб Эверсон был президентом компании, торговавшей продовольствием, но, похоже, основное внимание он уделял Мортон-колледжу. Судя по базе данных, ему было тридцать три, но он выглядел лет на десять моложе. Свободный стиль одежды – белая рубашка, синие брюки, шейный платок в клеточку. На двери висела куртка-ветровка с вышитым на ней названием колледжа. Кабинет был заполнен школьными сувенирами – наградами, дипломами, фотографиями студентов, которые играли в шахматы, участвовали в семинарах, стояли за кафедрами. Эверсон был чуть выше среднего роста, с черными волосами и пронзительными черными глазами.
– Я много о вас слышал, господин Бенедикт, – сказал он, сидя в кресле у видового окна, за которым я разглядела вершину холма и несколько деревьев. – Очень приятно.
Алекс принял звонок в гостиной – обычная практика, когда он представлял корпорацию, – и поздоровался в ответ.
– Возможно, вы знаете, что я торгую антиквариатом, – сказал он.
Эверсон знал.
– Думаю, вы далеко не только торговец антиквариатом, гос подин Бенедикт. Вы известны всем как историк. – Конечно, он слегка преувеличивал, но Алекс вежливо принял похвалу, и Эверсон закинул ногу на ногу. – Чем могу помочь?
Во всем его облике чувствовалась не соответствующая возрасту зрелость. Он слегка наклонился вперед, давая понять, что заинтригован, но одновременно намекая, что времени у него мало и на долгую беседу рассчитывать не стоит: скажите то, что хотели, Бенедикт, и не отнимайте у меня время. Как мне показалось, он знал, что нам нужно. От этого становилось слегка не по себе.
– Меня поразило то, как вы распорядились артефактами с «Поляриса», – сказал Алекс.
– Спасибо, но это самое меньшее, что я мог сделать.
– Это вовсе не комплимент. Вам не приходило в голову, что даже в том состоянии, в котором они оказались после взрыва, предметы могли представлять ценность для историков или для следователей?
Эверсон дал понять, что не разделяет эту точку зрения:
– Не могу представить себе, на какое открытие мог бы рассчитывать историк. А для коллекционеров обломки никакого интереса не представляли – в таком они были состоянии. Вы не видели, что осталось от артефактов после взрыва?
– Нет, не видел.
– А если бы видели, господин Бенедикт, то вообще не стали бы задавать вопросов. Кстати, насколько я понимаю, вы были там в тот вечер.
– Да. Приятного мало.
– Не сомневаюсь. Надеюсь, вы не пострадали.
– Нет, нисколько. Спасибо.
– Ну и прекрасно. Настоящие безумцы. – Эверсон покачал головой. – Но ведь их в конце концов поймали? Или нет? – Он принял озадаченный вид. – Не понимаю, что творится с миром. – Он встал: «очень жаль, но пора возвращаться к работе». – Что-нибудь еще?
Алекс никуда не спешил.
– У вас явно есть опыт обращения с антиквариатом.
– Ну… пожалуй. В некотором смысле.
– Любой, кто занимается этим, быстро осознает ценность всего, что связывает нас с прошлым.
– Да.
– В таком случае не могли бы вы объяснить…
– Почему я превратил все в прах, прежде чем отправить на орбиту? Собственно, вы опять спрашиваете о том же самом, гос подин Бенедикт, и я отвечу вам точно так же: из уважения. Прошу прощения, но, думаю, этого достаточно. Других причин у меня не было.
– Понятно.
– А теперь можно задать вопрос вам?
– Всенепременно.
– Что вы на самом деле хотите узнать?
Взгляд Алекса стал жестче.
– Думаю, взрыв в разведке должен был уничтожить выставку, а не маджу.
– Этого просто не может быть…
– Несколько дней назад кто-то пытался убить меня и мою коллегу.
Эверсон кивнул:
– Сочувствую. Но зачем? Кому это нужно?
Кем бы ни был Эверсон, хорошего актера из него бы не вышло. Он что-то скрывал – как минимум тот факт, что о покушении на нашу жизнь ему уже было известно.
– Видимо, на выставке оказалось нечто такое, что представляет для кого-то опасность.
– Настолько, что он готов ради этого убивать?
– Вероятно.
На лице Эверсона отразился сперва шок, затем возмущение.
– И вы полагаете…
– Полагаю, вы знаете, кто это.
Он рассмеялся:
– Господин Бенедикт, мне очень жаль, что вы так считаете. Но я понятия не имею, о чем вы говорите. Никакого понятия. – Он откашлялся. – Я бы с радостью вам помог, но, увы, я ничего не в состоянии сделать. Если же вы действительно уверены, что я способен на такое, предлагаю обратиться к властям. А теперь прошу извинить: мне нужно работать.
– К чему все это было? – спросила я.
– Парень тут явно замешан, Чейз. Я хотел дать ему понять, что мы в курсе этого. Пусть знает: если с нами что-то случится, кое у кого появится куда больше вопросов.
– Хорошо, если так. Но все может быть и по-другому.
– В смысле?
– Нас сбросили в море, чтобы мы не смогли проследить за Кирнаном до его дома. Но если ты прав, что получается? Возможно, ты убедил Эверсона, что мы слишком близко подобрались к их тайне. Тогда у них нет выбора: надо избавиться от нас, и немедленно.
Похоже, Алекс не задумывался о такой возможности.
– Вряд ли он настолько глуп, Чейз.
– Надеюсь, что нет. Но давай в следующий раз все обсудим, прежде чем рисковать жизнью.
– Ладно. – Он в замешательстве посмотрел на меня. – Ты права.
– Ты ведь нисколько не сомневаешься, что Эверсон в этом замешан?
– Нисколько. – Он пошел за кофе. – Я связывался с Сун, с Гарольдом, с Владом. Никто к ним не приходил. Никто не интересовался их артефактами.
– Табличка, Библия и браслет.
Он победоносно улыбнулся:
– Я прав?
– В них ничего не спрячешь.
– Именно.
– Разве что в Библию…
– В Библию можно вложить клочок бумаги, не более того.
– Значит, это не записка. Не сообщение.
– В любом случае не записка.
– Что бы это ни было, оно, скорее всего, взлетело на воздух, – сказала я. – Взрыв уничтожил девяносто девять процентов артефактов.
Мы вышли на теплую закрытую террасу. Сквозь стекло слышался шум ветра.