– И помнишь, что отец хотел назвать меня Казимиром, а мать не позволила? – неожиданно для себя спросил Юл.
Алексей улыбнулся.
– Приехал дед, и уже все было решено. И мама твоя почти согласилась. Но тут отец с дедом поругались. И… – Алексей запнулся. – И тебя назвали Юлием.
От мальчишки не ускользнуло, что брат хочет обойти молчанием скользкий вопрос.
– Из-за чего они поругались? Алексей поморщился:
– Они все время с дедом ругались. Дед то отрекался от отца, то вновь его признавал. Как соберутся вместе, выпьют по рюмашке, ну и поехало.
– Что значит “не признавал”?
– Отец родился в лагере в сорок шестом году. Ну и дед считал… как бы тебе помягче сказать…
– Бабка трахалась с кем-то еще, – подсказал Юл. – Понятно. А за что деда посадили?
– За половину квадратного метра. – И, видя недоумение Юла, Алексей разъяснил: – Жилплощади имеется в виду. Когда после войны “освободили” Прибалтику, “освободители” принялись насаждать там свои порядки. Дом полагалось иметь не больше определенного метража. Площадь каменного дома Стеновских оказалась на половину квадратного метра больше. И потому он подлежал конфискации, а деду и его семье в этом доме выделили комнатку для проживания. Дед утверждал, что подрался с новыми хозяевами. Но я думаю, что он просто сказал что-то не то в сердцах. Так что в мгновение ока и он, и бабушка очутились в лагере. Освободился дед уже в пятьдесят шестом и первым делом поехал посмотреть на свой дом. Там располагался военный санаторий. Дед походил по саду, подобрал паданцы со своих бывших яблонь, и жена полковника подарила ему старое драповое пальто.
– А что дальше?
– Ничего. Разве у этой истории может быть какое-то продолжение?
– Так теперь этот дом можно вернуть, – сказал Юл. Стен растерялся. Сам он об этом никогда не думал.
– У отца и документов наверняка на тот дом не осталось. Дед умер… Да и зачем?
– Это наше родовое гнездо. Ведь это здорово такой дом иметь. Он на замок похож?
– Смеешься? Обычный дом.
– А ты в самом деле считаешь, что отец, ну он…
– Он был вылитой копией деда. И внешне, и по характеру. У Стеновских у всех мерзкий характер, смею тебе заметить,
– Ладно, – буркнул Юл. – Я останусь. Только ты пообещай, что поймаешь того подонка.
– Я и сам этого хочу.
– Тогда пойду погуляю, а к вечеру вернусь. Не хочу слышать все это.
– Что – слышать?
– Ну как они трахаются за стенкой. Роман и эта… Лена, у которой мы остановились. Я думал, она тебя любит, а тут…
По тому, как переменилось лицо Алексея, Юл понял, что сказал лишнее.
– Если она твоя телка, то почему изменила?! – возмутился Юл.
Стен отрицательно покачал головой:
– Она никогда не была моей. Никогда.
– Тогда я пойду. – Юл смущенно похлопал брата по плечу, и, наклонившись, шепнул на ухо: – Если что, то я приметил: Роман боится огня. Ткни в него горящей спичкой, и он в обморок грохнется. Так что не дрейфь, вмажь ему как следует.
– А ты куда?
– По городу поброжу, погляжу, что и как. Не тамже сидеть. Дай денег, а то у меня какая-то мелочь в куртке осталась.
– Сколько?
– А сколько есть.
Алексей провожал взглядом удалявшуюся тонкую фигуру брата и не двигался. Не хотелось пересекать сквер и идти наверх, в квартиру к Лене. Было неприятно ее видеть. Как она могла! Только что клялась в вечной любви – и вдруг! – всадила нож в спину. Кто бы мог подумать, что так больно будет узнать про измену женщины, которую он никогда не любил и которую отверг несколько часов назад. Он отверг? Да это она его оттолкнула. Ей показалось мало одного секса, ей захотелось еще клятв в любви. Значит, просто секс с Романом возможен, а с ним, якобы столько лет любимым, – нет? Стеновский чувствовал, что его лицо горит, будто кто-то надавал ему пощечин. Она решила отомстить. Ну что ж, ей это удалось. Он задыхается от боли и ревности.
Когда Стен поднялся наверх, дверь ему отворил Роман. Колдун был в одних джинсах, босиком. Лена хлопотала на кухне и что-то напевала.
– Познакомь меня, наконец, с Иваном Кирилловичем, который плетет такие милые ожерелья с водной нитью, – попросил Роман и подмигнул Алексею.
– Как ты узнал?
– Догадайся, – осклабился в дерзкой улыбке Роман.
Гадать тут было нечего. Про Гамаюнова рассказать могла только Лена. Для этого она и была нужна колдуну. Дуреха! Стен положил пакет с едой на тумбочку.
– В другой раз не пренебрегай нежностью дамы, – бросил ему в спину Роман.
Стеновский обернулся и ударил, метя Роману в челюсть. Но тот со змеиной ловкостью ускользнул.
– Не надо так горячиться, – засмеялся колдун. – Помни, что я могу убить одним прикосновением.
Ага. Угрожать! Ну что ж, посмотрим, кто кого. Алексей вытащил из кармана зажигалку, схватил с тумбочки газету, поджег ее и сделал неожиданный выпад, метя полыхающим бумажным факелом колдуну в грудь. Тот опять увернулся. Но прихожая была столь мала, что оторвавшийся от газеты пылающий клочок потоком воздуха прибило к руке Романа. У колдуна мгновенно подкосились ноги. Алексей схватил его за волосы свободной рукой и уже готов был ткнуть горящим факелом поверженному врагу в лицо. Глаза Романа остекленели от ужаса, в расширившихся зрачках отражались два крошечных горящих факела.
“А ведь я мог его убить”, – подумал Стен и опустил руку с горящей газетой.
В эту минуту дверь на кухню отворилась и на пороге возникла Ленка.
– Что здесь происходит? – возмутилась она. – Если вы из-за меня…
– Да плевал я на вас! – Алексей отпустил Романа и швырнул догорающую газету в раковину на кухне. – Только такими делами незачем заниматься при ребенке. Совсем сдурели. Отправили бы пацана погулять, если так приспичило трахнуться. – В эту минуту он почти уверил себя, что злится только из-за Юла.
Лена открыла рот, хотела что-то сказать, да так и замерла в растерянности. И вид у нее был вовсе не вызывающий и дерзкий и даже не виноватый, а просто беспомощный.
– Я думала, что Юл спит, – соврала она, зная, что Стен не поверит.
– Мне все равно, – сказал Алексей и отвернулся.
Но Лена видела, что ему не все равно и на лице у него ходят желваки. Он взял стакан, налил воды из-под крана, сделал глоток. Почему-то вспомнилось, как они сидели у нее в комнате и пили вино. Тогда он точно так же держал стакан – не за край, а у самого основания, будто собирался проделать с ним какой-нибудь фокус. А может быть, этих долгих лет и не существовало? А все было только вчера? Во всяком случае, она нисколечко не поумнела за эти годы. Лена почувствовала, что веки нестерпимо жжет.