— Но это же глупо — идти на верную гибель! Зачем тебе такой риск?
— Я понимаю, — сказал Толя совсем грустно, — выглядит это действительно не очень умно, однако ты плохо знаешь японцев вообще, а меня в частности. Если для европейского сознания важен результат, то для японского менталитета — процесс. То есть прежде всего процесс постижения, приближения к истине. В принципе идеал не столь интересен, как путь к нему.
Никита покачал головой, задумался. Потом улыбнулся, тронул коня.
— Ты неисправим, самурай. Может быть, поэтому я и терплю тебя?
Легкая усмешка тронула губы Такэды, в слове «терплю» он легко угадал другое слово — «люблю», но танцор вряд ли произнес бы его вслух. Как и он сам. В сущности, не главное — что мы говорим; главное — как мы это говорим. Не говоря уж — что думаем при этом. Надо лишь научиться видеть.
Они догнали провожатых на равнине, представляющей собой лесостепную зону умеренных широт. Пахло травами так, как нигде на Земле, что, впрочем, было неудивительно: видовой состав трав здесь был иным, да и намного богаче.
Истекали вторые сутки скачки от Огнь-реки в глубь Свентаны — Святой Руции — Руси, и только специальные усилия диморфантов позволили новоявленным всадникам выдержать темп и сохранить их седалища от мозолей, потертостей и прочих прелестей, ждущих неопытных кавалеристов на марше.
В первый же день пути им пришлось сражаться с отрядом самых натуральных кентавров, вооруженных пиками и дротиками, а потом отражать наскок Диких Воев — по терминологии Рогдая, которые в общем-то были просто разбойниками, ищущими легкую добычу. Но четверо всадников оказались им не по зубам, и банда смылась, потеряв троих вояк, одетых в кожаные латы и грубое платно, не спасающее от мечей. В этой стычке Никита продемонстрировал свое умение драться без оружия, восхитив дружинников Мстиши, и в свою очередь впервые увидел не в тренировочном зале, а в боевых условиях, что такое «сеча Радогора», хотя, вероятнее всего, система боя на мечах здесь называлась иначе.
Рогдай зарубил троих Диких одним мгновенным, сложным и красивым движением меча, выхватив его из ножен в самый последний момент, когда его окружили. И остановился, подняв его над собой в знак того, что не желает проливать чужую кровь. Его поняли прекрасно, отстали от Никиты и Толи, миновали Добрагаста, держащего в обеих руках по сулице, и умчались в поле, бросив трупы товарищей.
— Восхищен! — коротко сказал Никита, подъезжая к Рогдаю. — Хотел бы и я так владеть мечом.
— Да и ты драться горазд, — ответил воин, явно польщенный похвалой. — Приедем — поучимся: я у тебя, ты у меня.
Больше к ним никто не приставал, хотя Сухов чувствовал, что за ними наблюдают, причем с разных сторон. Но лишь один наблюдатель не боялся обнаружить себя — птица высоко в небе, ходившая и ходившая без устали кругами над степью.
К обеду второго дня пути они добрались до предместий какого-то селения, проехали его, провожаемые взглядами редких прохожих, и остановились на отдых на берегу глубокого ручья с водой, чистой как слеза и холодной до ломоты в зубах. Спешились на пригорке с густой и короткой травой, с которого были видны леса и перелески, холмы и долины и зеленая скатерть степи.
— Заметил, какая здесь трава? — спросил Такэда, с удовольствием растянувшись во весь рост. — Чудо! Ни одного сорняка.
Сухов сел рядом, глянув машинально на эрцхаор. Перстень был теплым, а в побелевшем его камне светился зелеными линиями знак — пятиконечная звезда, такая же, что и звезда Вести на плече, — знак живущего в этом мире мага. Но кроме звезды в камне светился и знак присутствия на планете — и в хроне — сил Люцифера: багровый чертик над полумесяцем. Правда, это присутствие Никита чувствовал и без индикатора, как холодное и злобное перешептывание за спиной да тягостное ощущение нависшей над головой черной могильной плиты.
Дружинники достали из седельных сумок снедь: лепешки, на удивление мягкие и свежие, печенные в золе яйца, баранину в капустных листьях, пироги с ягодами и квас. Поделились с гостями. Те в свою очередь угостили воинов едой из НЗ, немало удивившей как видом, так и вкусом.
Через полчаса тронулись в путь.
Птица над ними продолжала кружить, и Никита подумал, уж не сам ли Яросвет «пасет» их во избежание ненужных инцидентов? Но проверить мысль не удавалось: пси-призывы Сухова, направленные вверх, остались без ответа. Зато отозвался кто-то чужой, тяжелый, грозно-равнодушный и невыносимо далекий от всего человеческого. Его прощупывающий пси-удар был так силен, что, не будь диморфантов, земляне вряд ли устояли бы под натиском чужой воли, но и того, что просочилось сквозь защиту, оказалось достаточно для «нокдауна». Никита сопротивлялся дольше своих спутников, успев ощутить удивление и любопытство неведомого исполина, вместе с тысячью не выразимых словами эмоций, но и он впал в полуобморочное состояние, длившееся не больше минуты. Чужой выяснил все, что хотел, и «выключил» свой пси-прожектор, освобождая сознание людей. Самое удивительное, что дружинники ничего не запомнили, хотя находились в шоке не менее нескольких минут. После этого Никита решил без особой надобности в эйдосферу не выходить. До тех пор пока не научится защищаться от более мощных мыслителей, постоянно подключенных к общему полю информации Веера.
На исходе дня всадники влились в поток повозок, других всадников и пешеходов, заполонивших «шоссе» — каменистую дорогу, ровную и утоптанную, скорее всего — специально спланированную. Это был, как сказал Рогдай, Суздальский тракт, соединявший столицу Свентаны Древлянск и города больших равнин: Суздаль, Полоцк, Переяславль, Старгород и Новгород. А еще через час на горизонте показались белокаменные башни и стены детинца — Древлянского кремля. Кремль стоял на холме и был виден отовсюду издалека, в том числе из любой точки города. Башни его по форме отличались от башен Московского кремля, но все же сходство было, сходство прежде всего в исходных концепциях русского зодчества и в общих принципах градостроительства, тем более что кремль строился как крепость. Теперь же это был не только функциональный комплекс защитных сооружений, устоявший от сотен набегов кочевников и армий южных и западных завоевателей, но и прекрасный архитектурный ансамбль, образец русского зодчества, не растерявшего былой славы ни в одном из Миров Веера.
Однако провожатые не поехали к кремлю. Они оставили гостей в слободе, в предместье Древлянска с его деревянными избами, лабазами, амбарами и бараками хлебозавода и фабрик: суконной, мукомольной, ковровой, платяной, металлических изделий и скобяных товаров.
— Мы задание исполнили, — сказал, прощаясь, Рогдай, смущенный двусмысленным приказом своего начальства. — Нам велено вернуться в дружину. А вы поищите пристанища на ночь, здесь вас любой примет. Коней мы тоже заберем.
Никита и Толя переглянулись, спешились.
— Странное тут понятие о гостеприимстве, — проворчал инженер. — Если только это не новое испытание. — Повернулся к воинам:
— А про Яросвета не слышали? Где он живет?