— Немного больно, но я потерплю.
— Спасибо тебе, Вася, — поблагодарил Антверпен и отщипнул немного от листа. Сок оказался невероятно горьким, но кашель сразу же прошёл.
— Я буду рад, если ты останешься здесь жить. Останься, пожалуйста, — попросил Вася. И воробей, конечно же, немедленно согласился. — В этом доме, когда здесь ещё жили люди, держали чижа в клетке. Поищи, она стояла на полке, — сказал Вася.
Действительно, на полке стояла клетка. Она была без дверцы, но это было как раз кстати: ведь Антверпен не собирался держать себя взаперти. Зато как приятно иметь крышу над головой — сидеть в своём собственном доме, который, в свою очередь, тоже стоит в собственном доме, а рядом такой приятный сосед!
Так они зажили вдвоём — потому что Марью Семёновну тогда ещё можно было не считать, — и зажили очень дружно. Антверпен каждое утро улетал подкормиться и попить и никогда не забывал принести в клюве водички, чтобы полить Васю. Конечно, во дворе домика стояла бочка, в которой скапливалась дождевая вода, но для питья она была малопригодна, поскольку дождей давно не было и старая вода в бочке зацвела. Не говоря уже о том, что до той воды Васе было не дотянуться. Пока Антверпен не появился в доме, Вася часто страдал от жажды: лишь изредка в открытую форточку капал дождь. Но это случалось слишком редко, и потому Вася рос медленно: без воды растения — даже если они родом из пустыни и умеют очень экономно расходовать влагу — очень плохо себя чувствуют. Теперь благодаря Антверпену Вася от жажды больше не страдал.
Со своей стороны, Вася совершенно излечил Антверпена от кашля. Первое время у воробья иногда случались простуды и бронхиты, но сок столетника быстро ему помогал. Оба они окрепли — Вася от регулярного полива, а Антверпен от целебного сока.
К тому же Антверпен каждое утро перед тем, как улететь на промысел, перелистывал страницу Энциклопедии, и Васе не надо было ждать, пока случайное дуновение ветра откроет перед ним новые знания.
Однажды вечером, когда Антверпен уютно уселся прямо на краю Васиного горшка и Вася рассказывал ему, как устроена электрическая лампочка, а об этом он как раз накануне прочитал в Энциклопедии на букву «Э», кто-то заскрёбся в дверь.
Естественно, это был кот Михеев.
Дверь скрипнула, и они услышали довольно робкий голос:
— Можно войти?
Приятели замерли: к ним в дом никто не ходил. Воробей посмотрел на Васю, Вася качнул верхним листом, и они отозвались:
— Пожалуйста, пожалуйста.
И вошёл кот Михеев.
Тьма была кромешная, и хотя кошки отлично видят в темноте, Михеев никого там не увидел, как ни пялился по сторонам.
— Здравствуйте, — на всякий случай поприветствовал Михеев невидимок.
— Здравствуйте, — услышал Михеев двухголосый ответ и удивился, увидев сидящего на цветочном горшке одного-единственного воробья. Он говорил как будто за двоих.
— Не пустите ли вы меня переночевать? Только на одну ночь. Я одинокий путник и очень устал, — произнёс кот неуверенно.
— Какой воспитанный кот! — шепнул Антверпен Васе. Но у кота было не только отличное зрение — слух тоже был отменный, он услышал это замечание и сразу же возразил:
— Ну что вы! Какое там воспитание! На помойке вырос! Практически сирота!
— Заходи, раз сирота, — обрадовался Антверпен, вспомнив своих драчливых братьев.
Знакомство состоялось. Антверпен во второй раз в жизни, опять не без удовольствия, представился, а Вася обрадовался, что у него появился ещё один слушатель.
— Вы хотите сразу лечь спать или послушаете, как устроена электрическая лампочка?
Михеев, страшно уставший с дороги, очень изумился:
— А можно я прилягу и послушаю про лампочку лёжа?
Михеев осмотрелся, углядел своим ночным зрением старое пальто в углу комнаты и лёг на нём, растянувшись с полным комфортом. «Наверное, мне всё это снится», — подумал он перед тем, как заснуть по-настоящему. И уснул на целых двое суток.
Котa Михеева сразу же, как он проснулся, приняли в свою компанию, и Михеев в первый раз в жизни почувствовал, что находится в приличном обществе. Про воробья он думал, что тот очень знатного происхождения, потому что у него такая красивая фамилия. Но тут он был не прав, потому что Антверпен было его имя, а не фамилия, — фамилии у воробья вовсе не было, в отличие от Михеева, у которого, наоборот, фамилия была, а не было имени.
Васи кот сначала немного стеснялся — уж больно столетник был образованный и умный. Сам-то Михеев знал всего пять букв — М, И, X, Е и В. Кроме того, он даже не знал, сколько именно букв он знает, потому что считать он умел только до четырёх, оттого что лап у него было четыре. Он полагал, что знает четыре буквы и ещё одну.
Постепенно Михеев пообвык, перестал стесняться и даже попросил Васю научить его грамоте, и Вася немедленно приступил к занятиям. К сожалению, дела шли не очень хорошо. Может, Михеев был не очень способным учеником, а может, Вася был не очень хорошим педагогом. Грамота продвигалась плохо, а вот зажили они очень дружно. Вася как мог занимался образованием Михеева и Антверпена, учил их всему, что прочитал в Энциклопедии, и лечил, когда была нужда, своим горьким соком.
Антверпен по-прежнему носил для Васи воду в клюве, а Михеев навёл в доме чистоту и порядок — кошки по природе очень чистоплотны! — и, к большой Васиной радости, разыскал в чулане самовар, начистил его и поставил на стол. С тех пор они каждый вечер проводили не на подоконнике, а за столом — пили чай. При этом Михеев очень аккуратно и почтительно переносил Васю вместе с его горшком на стол и ставил на почётное место около самовара, во главе стола. А рядом он ставил клеточку, в которую залетал Антверпен, садился на жёрдочку и чирикал что-нибудь весёленькое.
После чая Михеев ложился на спину, выпячивал свой белый живот, а Антверпен выклёвывал из шерсти блох, приговаривая:
— Маловаты блошки, зато как вкусны!
Так они жили. Иногда по ночам кот слышал какие-то вздохи и шорохи в дальнем углу, но не обращал на них внимания. Однажды ночью кто-то особенно развздыхался и расстонался. «Это, наверное, Марья Семёновна, — догадался кот. — Видно, заболела. Надо дать ей завтра каплю Васиного сока».
Вскоре вздохи и стоны сменились страшной вознёй, потом раздался писк, шебуршание и ещё какие-то непонятные звуки. В конце концов все услышали громкий шёпот Марьи Семёновны:
— Не расползайтесь! Вы потеряетесь! Вы пропадёте! Вас поймает кот! Вас съест воробей!
Возня не прекращалась до самого утра, а утром оказалось, что дом полон маленькими сороконожками. Они были необыкновенно подвижные, очень симпатичные, с блестящими глазками и пухлыми младенческими ножками. Наконец-то удалось разглядеть как следует и самоё Марью Семёновну, которая до этого момента и носа не высовывала из своего угла. Она оказалась простоватой робкой особой, к тому же довольно неповоротливой, несмотря на все свои многочисленные ножки. Теперь ей приходилось носиться по всей комнате, собирая деток в кучу. Время от времени раздавался чей-нибудь оглушительный рёв. Они были ещё глупенькие, постоянно падали, ушибались, где-то застревали. Один малыш залез на циферблат сломанных часов-ходиков, уцепился за минутную стрелку, и часы вдруг пошли, к восторгу малыша. Он целый час катался на минутной стрелке, прокрутился полный оборот, а потом одна из его ножек застряла между стрелкой и циферблатом, и он поднял дикий рёв. Марья Семёновна впала в панику, кинулась на стену, но никак не могла взобраться, несколько раз падала со стены.