– Ты тоже, Джулиан, – сказал Джошуа Йорк. В голосе его прозвучала угроза. – Как по-другому можно назвать твое господство над себе подобными? Даже тех, кого ты называешь господами, ты превратил в рабов, подчинив своей извращенной воле.
– Даже среди нас есть сильные и слабые, дорогой Джошуа, – сказал Деймон Джулиан. – Нет ничего противоестественного в том, что сильные должны лидировать. – Джулиан поставил стакан на стол и устремил взгляд в конец стола. – Курт, – обратился он к увальню, – позови Билли.
– Слушаюсь, Деймон, – отозвался толстяк, вставая.
– К чему ты клонишь? – спросил Джошуа, когда Курт, отражаясь в многочисленных зеркалах, вышел из салона.
– Ты достаточно поиграл в скотину, Джошуа, – сказал Джулиан. – Я собираюсь показать тебе, что значит быть господином.
Эбнеру Маршу стало зябко и страшно. Все присутствующие, не мигая, наблюдали за разворачивающейся на их глазах драмой. Хотя Джошуа Йорк и возвышался над сидящим Деймоном Джулианом, он не доминировал над ним. Серые глаза Джошуа источали силу и страстность, присущую человеку. Но Джулиан не человек, подумал Марш.
Через мгновение Курт вернулся. Мрачный Билли, должно быть, стоял прямо за дверью, подобно рабу, ожидая распоряжений хозяина. Курт снова занял свое место. Мрачный Билли проследовал к голове стола. Он что-то нес, и его льдистые глаза горели непонятным восторгом.
Деймон Джулиан рукой смахнул со стола тарелки, освобождая место. Мрачный Билли развернул свою ношу и опустил на скатерть перед Джошуа Йорком маленького коричневого младенца.
– Какого черта! – проревел Марш. Оттолкнувшись от края стола и гневно сверкая глазами, он начал вставать.
– Сиди спокойно и не дергайся, парень, – равнодушным, спокойным голосом произнес Мрачный Билли.
Марш повернулся к нему и тут же почувствовал прикосновение к шее чего-то холодного и острого.
– Только открой пасть, и я пущу тебе кровь, – предупредил его Мрачный Билли. – Можешь себе представить, что произойдет, когда они увидят сладкую горячую кровь?
Дрожа то ли от страха, то ли от ярости, Эбнер Марш снова сел, боясь пошевелиться. Острие лезвия ножа Билли прижалось к его шее чуточку сильнее, и он почувствовал, как теплая струя тонкой змейкой покатилась за воротник.
– Вот и славно, – прошептал Билли, – очень славно. Джошуа Йорк бросил на Марша и Мрачного Билли мимолетный взгляд, но тут же перевел его на Джулиана.
– Я считаю это мерзким, – холодно сказал он. – Джулиан, не знаю, зачем ты принес сюда ребенка, но мне это не нравится. Игра закончится сейчас и немедленно. Прикажи своему человеку убрать нож от горла капитана Марша.
– А-а-а, – протянул Джулиан. – А если я не соглашусь, что тогда?
– Согласишься, – сказал Джошуа. – Я – повелитель крови.
– В самом деле? – непринужденно спросил Джулиан.
– Да. Мне не нравятся твои методы убеждения, Джулиан, но, когда нужно, я прибегаю к ним.
– Ага, – произнес Джулиан. Он улыбнулся и встал, потягиваясь всем телом, как большой темный кот, пробудившийся после сладкой дремы. Потом через стол протянул руку Мрачному Билли. – Билли, отдай мне нож.
– Но как же с ним? – спросил тот.
– Капитан Марш теперь будет вести себя хорошо, – заверил Джулиан. – Нож.
Билли подал его рукояткой вперед.
– Хорошо, – сказал Джошуа.
Но продолжить ему не пришлось. Младенец – крошечный, костлявый, коричневый с ног до головы и совершенно голый – издал какой-то писк и слабо пошевелился. Тогда Деймон Джулиан проделал самое ужасное, что Эбнеру Маршу доводилось видеть за всю свою жизнь. Стремительно и грациозно наклонившись над столом, он опустил нож Мрачного Билли и одним верным ударом отсек кисть от крошечной ручки.
Ребенок зашелся в истошном крике. Кровь брызнула на стол и залила хрустальные бокалы, столовое серебро и белую скатерть. Конечности младенца слабо подергивались. Кровь образовала лужицу. Джулиан наколол крохотную ладошку, по размеру не превышавшую большой палец ноги Марша, на острие ножа Билли. Он поднял ее, кровоточащую, и поднес к Джошуа Йорку.
– Пей, – велел он, от его непринужденности и мягкости не осталось и следа.
Йорк ударил по ножу. Тот выскользнул из руки Джулиана и, с нанизанной на него ладошкой, упал на ковер в шести футах от них. Джошуа был страшен, как смерть. Он наклонился над столом и двумя сильными пальцами зажал запястье младенца. Кровотечение остановилось.
– Дайте мне шнур, – скомандовал он.
Никто не пошевелился. Ребенок продолжал пищать.
– Есть более простой способ успокоить его, – заметил Джулиан. Он поднес ко рту младенца свою бледную ладонь и прижал ее. Рука полностью закрыла лицо и заглушила звук. Джулиан начал сжимать ладонь.
– Отпусти его! – вскричал Йорк.
– Посмотри на меня, – сказал Джулиан. – Посмотри на меня, повелитель крови.
И глаза их встретились. Они оба стояли, возвышаясь над столом, и каждый из них прижимал свою руку к маленькому коричневому человеческому существу, лежавшему перед ними.
Эбнер Марш сидел, как громом пораженный. Его мутило, внутри клокотал гнев, ему хотелось что-то сделать, но по какой-то причине он не мог даже сдвинуться с места. Как и все остальные, он уставился на Йорка и Джулиана, на странную безмолвную схватку.
Джошуа Йорк дрожал. От гнева рот его был плотно сжат, на шее выступили жилы, серые глаза были холодны и беспощадны, как ледяной плен. Он стоял там, похожий на одержимого, бледный и страшный в гневе бог в бело-голубых одеждах и серебре. Невозможно выдержать этот напор воли, силы, подумал Марш. Невозможно.
И тогда он посмотрел на Деймона Джулиана.
Доминирующими на его лице были глаза: холодные, черные, злобные, непроницаемые. Только на одну минуту задержал Эбнер Марш на них свой взгляд, и у него тотчас закружилась голова. Где-то вдалеке он услышал человеческие крики и почувствовал во рту привкус теплой крови. Он увидел все маски, которые назывались Деймоном Джулианом, Жилем Ламонтом, Жильбером Д'Аквном, Филиппом Кейном и Сергеем Алексовым. Мужские образы быстро сменяли друг друга, за каждым новым вставал другой – более старый и более ужасный, под каждой новой личиной приоткрывалась все более звериная сущность. На самом деле явилось существо без обаяния и улыбки, без красивых слов, без богатых платьев и украшений, существо, не имеющее ничего общего с человеческим обликом, ничего общего с человеком, обуреваемое только жаждой, лихорадкой, красной, древней и неутолимой. Оно было примитивным и диким, оно было сильным. Оно жило и дышало, питаясь страхом, оно было древним, очень древним, древнее, чем человек и его творения, древнее лесов и рек, древнее, чем сны.
Эбнер Марш захлопал глазами, за столом напротив него стояло животное, высокое, красивое животное в костюме, в котором ничто даже отдаленно не напоминало человека, черты его лица были воплощением ужаса, а его глаза, – его глаза были красными, а не черными вовсе, красными, озаренными внутренним огнем, красными, горящими, ненасытными, красными.