— Когда умирают боги, рождается уважение к самому себе, — пробормотал Орланд Фанк. — Мы не нуждаемся в богах, если уважаем самих себя, а значит, и окружающих. Боги хороши для детей или для маленьких малодушных людишек, для тех, кто не хочет нести ответственности ни за себя, ни за своих близких.
— Верно сказано.
Унылая физиономия Джона ап-Райса осветилась радостью, все остальные также заметно приободрились. Со смехом они переглянулись между собой.
Затем Хоукмун обнажил свой меч и вскинул его к солнцу, повисшему в зените.
— Смерть пришла к богам, а жизнь — к людям! Так пусть владыки Хаоса и Порядка уничтожат друг друга в бессмысленных битвах, пусть сместится космическое равновесие, это никак не повлияет на нашу судьбу.
— Никак! — выкрикнул вслед за ним Эрекозе и тоже вскинул меч. — И никогда!
И Джон ап-Райс, Эмшон д'Аризо, Брут Лашмарский — все обнажили оружие и хором подхватили этот крик.
Один лишь оркнеец не участвовал во всеобщем ликовании. Он отряхнул свою одежду и теперь стоял молча, потирая подбородок. А когда они наконец успокоились, Фанк спросил:
— Так, значит, никто из вас не желает мне помочь отыскать Рунный Посох?
Но голос из-за спины ответил на это:
— В этом больше нет нужды, отец. Ваши поиски подошли к концу.
И внезапно перед ними оказался мальчик, которого Хоукмун видел в Днарке. Тот, который превратился в сгусток чистой энергии, чтобы слиться с Рунным Посохом, когда Шенегар Тротт, граф Суссекский, пытался завладеть им. Это был Дженемайя Коналиас, которого звали также Духом Рунного Посоха. Он лучезарно улыбнулся воинам.
— Приветствую вас, мессиры, — сказал он. — Вы призывали Рунный Посох?
— О нет, ничего подобного, — возразил Хоукмун.
— Вы взывали к нему в сердце своем, а теперь вот ваш Танелорн.
Мальчик развел руками, и город словно преобразился у них на глазах. Небеса наполнились сиянием, от которого красное солнце вздрогнуло, слегка помутнело и внезапно вспыхнуло золотым огнем, заливая остров и город торжествующим сиянием. В дрожащем, чуть мерцающем воздухе возникли стройные башни, высокие изящные здания, устремленные ввысь, аркады и переходы, ажурные мосты — все это блестело, сверкало, переливалось в феерии чистых и прозрачных цветов, и звенящая необъятная тишина опустилась на мир, тишина, исполненная покоя.
— Вот ваш Танелорн.
— Пойдемте, — предложил им мальчик. — Я покажу вам немножко истории.
И он повел их за собой по тихим улицам, где люди гостеприимно и серьезно приветствовали их.
Город по-прежнему был наполнен сиянием, источник которого было невозможно установить. Если у него и был свой цвет, то это была та поразительная белизна, которой наделены некоторые самоцветы, но поскольку белый цвет всегда содержит в себе остальные цвета, точно так же они перемешивались и в этом городе. Город процветал, он был счастлив, в нем царил мир. Здесь жили семьи, трудились художники и ремесленники, писали книги творцы. Это было самое важное. Не было и речи о какой-то насильственной гармонии, фальшивом спокойствии людей, которые отказывают в удовольствиях своему телу, а разуму — в упражнениях. Это был Танелорн.
Подлинный Танелорн, служивший образцом множеству иных Танелорнов.
— Мы сейчас в самом центре, — промолвил мальчик. — В центре неподвижной, непоколебимой Вселенной.
— И каким же богам поклоняются здесь? — небрежно спросил Брут Лашмарский.
— Здесь нет богов, — ответил мальчик. — Они не нужны.
— Не поэтому ли считается, что сами боги ненавидят Танелорн?
Хоукмун отступил на шаг, чтобы дать дорогу древней старухе.
— Возможно, и так, — подтвердил мальчик. — Ибо гордецы не выносят, когда им не уделяют внимания. Но гордость Танелорна — это нечто совсем иное, и ее не заметишь с первого взгляда.
Он провел их под высокими башнями, под легкими и изящными крепостными стенами, через парки, где дети наслаждались веселыми играми…
— Так здесь тоже играют в войну? — изумился Джон ап-Райс. — Даже здесь?
— Именно так дети должны получать воспитание, — пояснил Дженемайя Коналиас. — И если их воспитывать правильно, то когда они станут взрослыми, им больше не захочется воевать.
— Но боги тоже играют в войну, — промолвил Оладан.
— Это потому, что боги еще тоже дети, — сказал мальчик.
В глазах у Орланда Фанка стояли слезы, заметил Хоукмун. Он плакал, но вид у него при этом был радостный.
Они вышли на открытое пространство. То, что они увидели здесь, больше всего походило на амфитеатр, три ряда ступеней которого были заполнены изваяниями в человеческий рост. Статуи такого же белого цвета, что и сам город, излучали какое-то сияние, и в них словно бы медленно пульсировала жизнь. Первый и второй ряд занимали воины. В третьем были скульптуры женщин. Похоже, там были тысячи фигур, столпившихся в круг под неподвижным солнцем. Здесь оно было таким же красным, как и на острове. Но это был цвет зрелого плода, висящего в знойном бледно-голубом небе. Казалось, в этом месте царит вечер, который никогда не сменялся ночью.
— Взгляните, — сказал им мальчик. — Хоукмун, Эрекозе, видите — это вы.
Мальчик указал на первый ряд статуй, и в руке его Хоукмун внезапно заметил Рунный Посох, и лишь сейчас осознал, что руны, высеченные на нем, были те же самые, что и на мече Элрика. На черном мече, чье имя Бурезов.
— Всмотритесь в их лица, — предложил мальчик. — Взгляните на них. Хоукмун, и вы, Эрекозе, смотрите, Вечные Воители.
Среди статуй Хоукмун увидел множество знакомых лиц. Он увидел там Корума, и увидел Элрика, и услышал бормотание Эре-козе:
— Джон Дейкер, Урлик Скарсол, Асквиноль, Обек, Арфлейн, Валадек… Все они здесь. Все, кроме Эрекозе.
— И Хоукмуна, — сказал Хоукмун. Орланд Фанк воскликнул:
— Но в их рядах есть пустоты. Почему?
— Они тоже будут заполнены, — пояснил мальчик. Хоукмун содрогнулся.
— Все инкарнации Вечного Воителя, — промолвил Орланд Фанк. — Их товарищи, их жены и мужья, все в одном месте. Но мы, зачем мы здесь, Дженемайя?
— Потому что нас призвал Рунный Посох.
— Я больше не служу ему, — выкрикнул Хоукмун. — Он принес мне слишком много боли.
— Вам и нет нужды ему больше служить, разве что в одном-единственном смысле, — мягко промолвил мальчик. — Это он служит вам. Вы призвали его.
— А я говорю, что я этого не делал.
— А я говорю вам, что в сердце своем вы воззвали к нему. Вы отыскали врата в Танелорн, вы открыли их и позволили мне прийти к вам.
— Проклятье! Вот худшая мистическая болтовня, что мне доводилось слышать, — ощетинился Эмшон д'Аризо и сделал вид, будто хочет от них уйти.