Не без зависти оглядываясь на веселую компанию, два освобожденных мужика понуро брели к автобусной остановке. Ветер гнал по немощеной улице клубы пыли, окурки, обрывки бумаг, сморщенные полиэтиленовые пакеты. Мусор забивался под огороживающйй газон облезлый штакетник, ложился под днища четырех огромных иностранных автомобилей, каких в своей прежней дозоновской жизни гражданин Калашников ни разу не видел.
До Тиходонска было восемьдесят километров. Бывший осужденный Калашников нащупал в кармане пачку денег, триста с лишним тысяч, свой заработок за двенадцать лет. Вконец запутавшись в масштабах цен, он знал, что на автобусный билет должно хватить. И тоже двинулся к остановке.
Крест не видел ни одного западного боевика, которым любил подражать Север, а потому удивился, когда лимузины одновременно взревели сигналами и из них вышли Север, Хромой, Король и Лакировщик. Все были в костюмах, при галстуках, Хромой и Лакировщик свели с рук татуировки, держались они уверенно и совершенно не опасались, что вдруг подкатит синяя с красной полосой машина и менты начнут задавать свои каверзные вопросы и проверять документы на явно краденые «тачки».
Освобожденный вчистую по отбытии срока наказания, полноправный российский гражданин Олег Васильевич Калашников, он же авторитет преступного мира, коронованный вор в законе по прозвищу Крест, здорово отстал от жизни. Он не знал, что криминалы самого разного уровня вполне легально ездят на иномарках, что менты в значительной степени утратили любопытство и задают гораздо меньше вопросов, а их машины раскрашены совсем по-другому, чем двенадцать лет назад. Он не знал, что заработанных им за весь срок трехсот тысяч, огромных денег, по зоновским меркам, Северу не хватит на один вечер в ресторане.
Но Крест хорошо разбирался в хитросплетениях человеческих отношений и прекрасно понял, что означает отсутствие среди встречавших Черномора. Красноречивым знаком являлась и почти стопроцентная явка наиболее крупных авторитетов Тиходонска, свидетельствующих ему свое почтение, несмотря на явную нерасположенноеть пахана.
Через несколько минут четыре лимузина сорвались с места и, набирая скорость, понеслись к Тиходонску.
* * *
В то время как Олег Васильевич Калашников, утопая в Мягких кожаных подушках сидений, на скорости сто километров в час (состояние трассы не позволяло водителю до отказа нажать педаль газа) слушал последние новости воли, Иван Сергеевич Козлову себя дома вел серьезный разговор с двумя московскими гостями.
Подвижная шустрая Даша – маруха, ведущая хозяйство Отца последние двадцать лет, сноровисто накрыла стол и, хорошо зная порядки, немедленно удалилась.
– Закусим, выпьем, с дорожки полезно, – добродушно покряхтывая, проговорил Черномор, которого неожиданный визит несколько насторожил.
Но мосластый, начинающий грузнеть мужик с жестким, давшим ему кличку ежиком, отрицательно покачал головой.
– Нет, не за тем прибыли.
– Как хочешь, Метла, – с преувеличенной обидой сказал Черномор, прохромал на плохо сгибающихся ногах к своему месту, неловко плюхнулся в кресло, налил рюмку.
– А я выпью за твое здоровье и закушу за свое...
Вор должен быть артистом. В молодости, схваченный с чужим кошельком, Черномор так разыгрывал эпилептические припадки, что и толпа зевак, и обворованный «лох» проникались сочувствием, звонили в «скорую» и начинали орать на выкручивающих руки ментов: «Что вы с больным человеком делаете?! Его в больницу надо!»
Конечно, опера ему не верили, норовили вылечить кулаком под дых, но общественность давила на психику и отказывалась идти в свидетели. А без свидетелей какое «дело»? Заведут во двор, дадут трендюлей и отпустят. Иногда и без трендюлей обходилось...
Когда очевидцы оказывались несентиментальными, приходилось отправляться в зону, но и там артистизм необходим, особенно пока не набрал веса. В любом споре кому поверит братва – тот и прав! А кому верят? Тому, кто убедительно свою правоту изображает: божится, клянется, в драку бросается, рубаху на груди рвет. И на разборах, правилках очень важно блефовать, силу и уверенность показывать.
Сейчас Черному ни пить, ни есть не хотелось. Чего вдруг заявился Метла с гориллообразным «гладиатором»? А водилу в машине оставили, и мотор работает – уйдет, если что, не станешь же на улице у своего дома стрельбу поднимать! Вот и приходится играть, изображать мирного, немощного, готового отойти от дел старикашку. А маленький потертый, резкого боя браунинг лежит в кармане. И Гангрена сунул пушку за – пояс да послал Черта за подмогой, а Фома на грузовичке готов перегородить выезд Из переулка.
Но это на крайний случай. А пока играется спектакль. Метла трапезничать отказался – дал понять: мол, с претензией пришел. А он пьет и закусывает через силу: мол, никакой вины за мной нет, никого не боюсь, аппетит хороший, нервы крепкие.
– С чем прибыл? – холодно спросил Черномор, жуя квашеную капусту. Обращался он только к Метле, авторитету российского уровня. «Гладиатора» он не знал и знать не хотел. Хотя стол распорядился накрыть на троих: есть любому человеку надо... А право на слово в серьезном разговоре не каждый имеет.
– По дороге в Донецк заехали, – не отвечая на вопрос, сообщил Метла.
– Петрусь и Трезубец недовольны: беспредел у тебя! Ни за что людям руки рубят...
– С этим мы разобрались, – поморщился Черномор.
– И руку пришили на место? – ухмыльнулся «гладиатор». Он развалился на диване и развязно жевал резинку, бесцеремонно разглядывая глубоко посаженными глазами хозяина дома. Бритый блестящий череп, могучая расширяющаяся от ушей шея, руки как балки крана. Обычное бессловесное животное, машина для расправ. Почему же он раскрывает рот?
Черномор перевел взгляд на Метлу.
– Кого ты привел?
Тот должен был смутиться, но не смутился.
– Вельвет – мой компаньон. Командует крупной группировкой. Считается по нашему уровню.
«Вот оно что... значит, из „новых“... Выходит, Метла с ними снюхался», – с неприязнью подумал Черномор, а вслух сказал:
– Кем «считается»?
Метла отвел взгляд.
– Кто его знает? Где он зону топтал? Кто за него «подписку» бросит?
Метла молчал.
– Я сам себе «подписка», – прогудел Вельвет. – У меня двести человек, каждый со «стволом». За час всех соберу! И знают меня все, кто надо! И прокуроры, и начальники ментовские, и власть... Так что парашу нюхать я не собираюсь!
– Это верно, – сказал Метла, глядя в сторону. – Сейчас многое меняется. Вы на кражах, угонах, наркоте да казино держитесь. А у нас бабки совсем по-другому куются. И совсем другие бабки...
Черномор мог многое сказать в ответ. Про «закон», про воровское братство, про наглых спортсменов-рэкетиров, которых надо ставить на место... Но ничего не сказал. Еще недавно он сам осуждал Креста, не желающего ни на шаг отступать от «закона». Теперь Метла смотрит на него как на упертого «парашника». А этот Вельвет ему первый друг, если схлестнутся, то ясно, на чьей стороне окажется московский «законник».