Если бы Роберт знал, для чего ему вскоре понадобиться сын! Впрочем, если б и знал, это ровным счетом ничего бы не изменило.
Принцесса Гермонда выпила уже не один кубок вина и неоднократно целовалась со своим мужем, который (к некоторому ее разочарованию) несколько больше внимания уделил изысканному угощению, чем молодой супруге. Собственно, она прекрасно понимала, что ее время для мужа еще не настало и она с удовольствием ловила бросаемые на нее взгляды: восхищенные — мужчин, завистливые — дам.
Справедливости ради, надо заметить, что далеко не все все мужские взгляды, адресованные новобрачный, были восхищенными, но для нее казалось — все. День был поистине счастливым и великолепным. Она посмотрела на эту сквернавку Инессу, перехватила их с Блекгартом взгляд и решила, что для полноты счастья неплохо было бы провести в жизнь свою нехитрую шутку именно сегодня.
Граф Астурский допил кубок и щелкнул пальцами. Стольничий, его личный, не дворцовый, что позволяли себя лишь сами знатные господа, с кувшином вина приблизился к господину.
— Ты послал кого-нибудь разыскать Марваза? — тихо спросил Роберт.
— Да, ваше сиятельство. Его ищут все ваши люди, что свободны от обязанностей.
Его нет во дворце.
— А в комнату, что ему отвели, заходили?
В этой комнате, выделенной графскому оруженосцу единолично по настоянию самого Роберта, хранилось все магическое оборудование чародея-оруженосца.
— Нет, ваше сиятельство. Но его там нет, потому что на дверях висит замок с вашим гербом.
— Хорошо, — кивнул граф, хотя ничего хорошего не видел. — Как разыщут, пусть он сразу же подойдет ко мне.
Стольничий наполнил кубок графа и отошел прочь, выполнять распоряжение.
Веселье, наконец-то, приняло привычный для графа ритм, вошло, так сказать, в обычное русло — никто уже не слушал друг друга, каждый спешил поделиться своими соображениями по поводу невесты, прошедшего ритуала, крепости и плотности пива и качества недостаточно пропеченного фазаньего паштета. Кто-то уже запустил кубком в нерасторопного слугу, какая-то дама звонко рассмеялась и ее вторил густой хор мужских низких хохотков; шум стоял как во время небольшой битвы, только вместо призывных кличей выкрикивались здравицы, звон яростно сталкивающихся мечей вполне заменяли бряцанье ножей о блюда, а смешки и крики на слуг (если закрыть глаза и представить сражение) вполне можно было принять за храп лошадей и вопли раненых. В общем, как и обычно на таких пиршествах. Сколько их было в жизни графа, и сколько-то еще будет…
Кто-то уже вышел в сад освежиться, кого-то и пригласили подышать воздухом — потасовки между рыцарями в этом зале, как оказалось, были исключены. Во-первых, всех при входе в зал просили оставить оружие, лишь для главы орнеев, его сына и графа Астурского, как представителя короля Асидора, по рангу было сделано исключение. А во-вторых, дюжие гвардейцы, не бросаясь пирующим в глаза, зорко наблюдали за возникновением любых искорок ссоры и тут же предельно вежливо выводили буяна в сад — с ними не спорили, знали традиции: устраивать поединок на глазах старейшины (а, следовательно и всех предков, ибо они смотрят на мир через него) обойдется для скандалиста слишком дорого.
Граф Астурский съел кусок сочного пирога с фруктами, названия которых не помнил — такие в родной арситании не растут. Допил вино и подумал, что пора бы ему якобы прогуляться в саду. Без возврата.
То ли по жесту, которым почетный гость отставил пустую посуду, то ли по выражению лица, но глава старейшин понял намерение графа и удивленно посмотрел на него, едва заметно приподняв бровь. Блекгарт тоже отставил посуду — так или иначе он вправе сопровождать (или провожать) своего отца и полномочного посла короля Арситанского.
Когда он был юн, вспомнил граф, едва посвященный в рыцари, он тоже каждое мгновение хотел проводить со своей единственной. Правда, это длилось до того момента, когда их соединили законными супружескими узами, а потом тяга странствий накрыла его с головой, но он всегда хранил ей верность. До сих пор.
Чем гордился.
— Вы собираетесь покинуть нас, граф? — спросил наследник старейшины кланов.
Роберт надеялся, что обойдется без объяснений. Не получилось.
— Пойду прогуляюсь в саду. После такого обильного угощения стало трудно дышать.
Но не только старейшина и его сын заметили желание графа уйти. Орестай, который по замысловатой траектории между пирующими уже почти добрался до главного стола вдруг громко, так чтобы его услышали как можно больше людей, притворно-сокрушенно сказал:
— Да, арситанцы здоровьем не блещут. При виде обычного поцелуя теряют сознание, на пиру у них быстро мутится в голове, четыре кубка пива для них — смертельная доза. Надо посочувствовать графу — столько испытаний выпало сегодня на его долю!
В огромном зале полном народу воцарилась тишина. Не сразу и не мгновенная, но быстро — те, кто слышали слова главы клана Грача передавали тем, кто пропустил их мимо ушей; словно круги от брошенного камня разбежались по воде, прекращая беззаботное веселье.
Роберт заметил, как наливаясь злобой, встал со своего места Найжел, как насторожились стражи порядка, как сошлись брови на переносице у старейшины кланов, как на нем, графе Астурском, сошлись взгляды большинства: «Хоть и на свадебном пиру у главы старейшин, хоть и не прямо обращены оскорбительные слова, но если ты мужчина, ты должен знать, что ответить!»— читалось в них.
Чему быть того не миновать. Граф прекрасно видел, что Орестай хочет скандала.
Что ж, может оно и к лучшему и может — кто знает? — хоть на шажок придвинет к заветной цели.
Он встал с кресла и обратился к старейшине, именуя его титулом континентальных правителей (что делалось лишь в торжественных-официальных случаях):
— Ваше величество, я действительно занедужил. Может, сейчас не время, но в этом зале, при многих свидетелях, я хочу получить ваше согласие и передать все свои полномочия моему сыну, рыцарю Блекгарту, что оговорено было в моих верительных грамотах. Вы имеете какие-нибудь возражения?
По залу разнесся вздох разочарования, окрашенного в некоторый оттенок презрения — арситанец отказывается отвечать на оскорбление и желает поскорее убраться прочь.
А рассказывали-то про него, рассказывали! Как орнеи вообще умудрились проиграть войну, если во главе арситанцев стояли такие трусы, как граф Роберт? Любой уважающий себя орнейский рыцарей после подобных слов грача в свой адрес любезно взял бы наглеца под локоток и вывел в сад подышать свежим воздухом и полюбоваться дивной решеткой дальнего участка обширного сада.
— Нет, у меня нет возражений, — сдерживая удивления ответил старейшина. — Если вы считаете, что это необходимо, то я буду в дальнейшем разговаривать с королем Асидором, обращаясь к достойному рыцарю Блекгарту.
Граф снял свою трехцветную ленту посла.