Тот почувствовал взгляд Гловера и все понял. Француз встал и сказал:
— Я хотел бы на тех же условиях помериться с вами силами на мечах, благородный сэр Гловер, если вы не будете возражать. Только предупреждаю, что мечом я владею несколько хуже, чем копьем. Я и сюда-то приехал, чтобы взять урок у прославленного сэра Бана.
— Я с благодарностью принимаю ваше предложение, — ответил Гловер с горящими глазами. — Я, в свое время, тоже брал уроки у сэра Бана, и, бычья требуха, доволен ими.
К радости всех бриттских рыцарей, француз не обманул — мечом он обращался хуже, чем копьем. Через минуту камзол его был порван и на светлой материи заалело пятнышко крови.
Дамы ахнули, но барон успокаивающе поднял руку:
— Пустяки. Благодарю вас, граф Гловер, за доставленное удовольствие.
Барон вернулся к Аннауре. Для общей победы иногда полезно проигрывать.
Гловер с видом победителя оглядел зал. Он был доволен. Это — дружеский бой, но трепещи враг! Пощада неведома к вероломным погубителем короля Эдвина!
Веселье вступало в ту пору, когда гости забывают причину торжества. Прекрасное вино и крепкий эль делали свое дело — мрачные мысли бриттов оттеснялись куда-то на окраину.
Воины царя Тютина, по его знаку, прикрепили на невысоком шесте яблоко.
Царь Тютин был в благодушном и приподнятом настроении. Повелителя Ста Озер ничуть не смутило и не задело поражение его воинов от сэра Тауласа — Тютин прекрасно знал отшельника озера Трех Дев и его историю.
На середину зала вышел высокий атлет с зелеными, тщательно уложенными волосами и с обнаженным торсом. Он поклонился знатным гостям и три острых кинжала вонзились в огромный плод, укрепленный на шесте.
Гости в очередной раз разразились бурными криками восторга — мастерство всегда вызывает одобрение.
Из-за стола встал пожилой ирландец, граф Фоор Дэбош (говорят, его посвятил в рыцари сам король Артур!). Он что-то сказал слуге. Пока ирландец неспешно подходил к озерному умельцу, слуга куда-то сходил и принес чуть ли не охапку длинных, узких и острых ножей.
Граф поклонился гостям и почти никто и разглядеть не успел — так стремительны были движения ирландца — как три кинжала проткнули яблоко и оно, от тяжести, упало с подставки. Еще тринадцать узких ножей один под одним строго по линии впились в шест.
Озерный мастер поклонился ирландцу, взял еще кинжалов и у каждого ножа чужестранца вонзил свой клинок.
Восторгу зрителей предела не было. Кубки наполнялись расторопными слугами вином, как только рыцари ставили опустевшую посуду на стол. Вечер за окном выкрасил небо в темный цвет.
К шесту подошел сэр Бан, достал меч и сказал озерному воину:
— Метай кинжалы в меня!
Воин посмотрел на своего царя. Тот, не прекращая улыбаться, пожал плечами и кивнул: мол, раз благородный рыцарь хочет…
Один за одним, словно молнии, просвистели семь клинков и все были отбиты мечом прославленного сэра Бана. Старый рыцарь еще не совсем оправился от ран, полученных у озера, но такие фокусы уже мог делать без видимых усилий.
Когда озерный воин выразил восхищение ловкостью сэра Бана и, поклонившись, отошел, старый воин с размаху рубанул по шесту, в который были воткнуты кинжалы.
Меч прошел сквозь шест, словно не из металла был сделан, а из воздуха — шест не шелохнулся.
Все недоуменно посмотрели на сэра Бана (лишь обитатели замка знали этот трюк — видели уже). Сэр Бан топнул ногой и верхняя половина жерди упала на пол.
Пирующие охнули и закричали, выражая восторг и восхищение.
Сэр Гловер (успевший после дружеских поединков выпить три полных бокала белого вина за свой успех и удачу) встал во весь рост, выхватил меч и со всего маху рубанул им по столу перед собой. Толстая доска не выдержала удара и меч звякнул о камень пола, пройдя сквозь дерево.
Многочисленные серебряные блюда и кубки не свалились лишь потому, что стол был сделан прочно, на десятилетия, и устоял, оказавшись разделенным на две части.
Рыцари зааплодировали Гловеру и начали вставать, вынимая из ножен мечи…
Граф Маридунский тоже встал (не стола было жалко, а вечера — не на чем было бы пировать) и провозгласил тост за царя Ста Озер.
Рыцари подняли кубки и с удовольствием выпили за озерного повелителя, забыв о своих намерениях повторить подвиг Гловера.
Уррий понял, что о нем уже никто не вспоминает, и он наконец-то может незамеченным покинуть зал вместе с Лореллой. Уррий еще раз посмотрел на Ламорака. Тот по настоянию Эмриса сидел на почетном месте рядом с ним. Ламорак не улыбался, но с интересом следил за происходящим, за вечер он выпил два или три больших бокала вина, он радовался счастью Уррия, и на время забыл о предательстве отца.
Эмрис был полон достоинства, как и подобает верховному королю, на щеке багровел недавний шрам — память о боевом крещении у озера Трех Дев. Но Уррий-то знал, что внутри у названного брата все бурлит и взрывается, что Эмрис еще не освоился с разительными переменами, происшедшими в его жизни.
Уррий напоследок улыбнулся друзьям и встал, увлекая за собой Лореллу. Сэр Отлак заметил движение сына и кивнул ему одобрительно. Больше никто, как Уррий и предполагал, не обратил внимания на исчезновение виновников торжества.
Уррий привел Лореллу в приготовленную новобрачным спальню и плотно притворил дверь на щеколду.
Наконец-то они одни! Им больше никто сегодня не нужен.
— Я люблю тебя, Лорелла, — нежно сказал Уррий.
Комнату тускло и романтично освещали четыре факела в углах большой комнаты.
— Я тоже тебя люблю, Уррий, — прожурчала Лорелла. — Ах, как я счастлива, до сих по не могу поверить!
Счастлива!!! Счастлива!!! Счастлива!!!
Лорелла встала перед огромной кровать. Их кроватью. Она не знала как себя вести сейчас.
Уррий тоже не знал.
Она стала медленно снимать одежду.
— Можно я? — попросил Уррий.
Она улыбнулась — сколько чувств было в этой улыбке! — и кивнула.
Далеко снизу, из пиршественного зала, из другого мира, донесся приглушенный толстыми стенами взрыв хохота. Их не интересовало над чем смеются гости.
Они были вместе!
Навсегда!
Муж и жена!
— Я люблю тебя, Лорелла! — повторил в который раз Уррий, наслаждаясь этими словами. — Я люблю тебя!
Он касался ее тела руками и она трепетала от его прикосновений. Ей было безумно хорошо и страшно. В ее жизни никогда не было мужчин и ее страшило и притягивало то, что должно было произойти.
И ее пугало то, что Уррий уже знал женщину. Опытную женщину — колдунью, наверняка свои чары использовавшую. Лорелла боялась разочаровать возлюбленного — ужасно боялась, больше смерти самой.