О толстые несокрушимые прутья камеры бился, заметив посетителей, тупой и неопрятный грифон, требуя пищи. Создатель лишил эту тварь не только крох разума, но и возможности спать, и эта гротесковая пародия на царя зверей кружила денно и нощно по клети, оставляя на прутьях грязные перья и оглашая зверинец противным резким клекотом. Хамрай брезгливо поморщился и развернулся к противоположному ряду клеток.
И сразу увидел зеленые глаза Саурры — в них отражалась бесконечное знание ее предков и глубокая, невыразимая словами тоска. Хамрай тяжело вздохнул и подошел ближе. Она могла говорить, только глядя в глаза собеседнику, а последние десятилетия Хамрай проходил мимо быстрым шагом, под грузом тяжких повседневных забот совершенно забыв о ее существовании.
«Ты пришел, — безмолвно произнесла Саурра. — Ты вспомнил наконец обо мне. Я терпеливо ждала».
«Я виноват перед тобой, — так же беззвучно сказал Хамрай. — Но я не могу выпустить тебя. И не в моих силах выполнить твое желание».
«Я скоро умру. — По щеке, изрытой глубокими морщинами, пробежала хрустальная слеза. — Я буду проклята моим народом — я не родила».
Хамрай смотрел на нее и тяжелое чувство вины раздирало его сердце. Саурра была женщиной-змеей с далекой сказочной горы Каф, что на краю света. Когда ее доставили полвека назад, лицо ее — лицо молодой и удивительно красивой девушки, лицо с необычными в этих краях чертами и с зелеными, нечеловеческой глубины глазами поразило тогда Хамрая. Девичий бюст молодой Саурры плавно переходил в изящное длинное змеиное тело, яркая чешуя переливалась немыслимыми цветами. Густые черные волосы, спадающие на грудь, до маленького пупка на плоском животе, ниже которого начиналось змеиное тело, ее нежный голосок, которым она не могла говорить, а лишь пела и заливисто смеялась, вскружили Хамраю голову — он влюбился. Это было больше полувека назад. Она не была человеком и заклятие не могло погубить чародея — он упал в пропасть любви к Саурре, забыв обо всем на свете. Он кусал в порыве страсти ее коралловые губы и жадно мял упругие наливные яблоки груди. Впивался в багровые торчки сосков, наслаждаясь их вкусом и впитывая ее нездешний аромат. Он говорил ей ласковые слова и обещал все, что она просила. Он носился по городу, доставая для нее безумно дорогие безделушки, фрукты, румяна. Она жила в его покоях и он был счастлив. Сумасшедшее и восхитительное время — он забыл о своем несчастье, а шах в то время воевал далекий берег Среднего моря и не мог вернуть Хамрая в реальный мир. Потом шах возвратился во дворец после успешной кампании и с новой силой стал требовать от своего чародея снять заклятие — мысли шаха мутились, он только и грезил, что наследником, сыном. Шах хотел не одного сына, а нескольких, как можно больше, от многих жен, чтобы его престол не достался когда-либо, после еще не скорой смерти от старости или в любой момент возможной гибели на поле боя, чужому роду. Шах выл от ярости и рубил дорогую мебель, когда думал об этом. Хамраю пришлось переселить Саурру, уже начавшую терять девичью свежесть, в зверинец и вновь полностью погрузиться в исследования. Но он тогда навещал ее, клетка была обставлена должным образом.
Теперь на стенах висели лишь обветшалые обрывки некогда роскошной драпировки. Подушки, набросанные на полу, были грязны и смяты. И сама Саурры ничем, кроме по-прежнему бездонных, не выцветших зеленых глаз, не напоминала прежнюю красавицу. Волосы потеряли свой восхитительный блеск и цвет — седые, побитые отвратительной желтизной, они стали редкими, на темени пробилась неприятная взгляду лысина. Морщины обезобразили когда-то прекрасное лицо, губы ввалились в беззубый рот, манившие прежде Хамрая яблоки груди превратились в ненужные пустые отвислые мешки. Чешуя на змеином теле выцвела, стала грязно-коричневой, местами отвалилась.
Хамрай хотел отвести взгляд, но не сумел. Он был виноват перед Сауррой и знал это. Еще не все потеряно, она, несмотря на возраст еще способна родить, хотя дни ее жизни почти исчерпаны. Продолжение рода — вот главное для представителей ее чудесного племени. «Как и для шаха», — подумал Хамрай. Но если для Балсара он делает все возможное и невозможное, то мимо клетки Саурры проходит ежедневно не глядя в ее сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника, который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой смертью, но она исполнит долг, будет счастлива… Но кто, кроме самого Хамрая, сможет одолеть превратности невероятно долгого и опасного пути к горе Каф? Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца — вдруг наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь.
Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки.
«Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое», — сказал он Саурре и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились.
Быстрым шагом он догнал уже подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, ибо боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни, давно затиснутую в дальние глубины души, совесть — вредную старуху, не дающую ему спокойно заниматься делом.
Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно — полуистлевший, светящийся в некоторых местах тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Крепкие кандалы сковывали его руки и ноги — но создавалось впечатление, что приковали его еще живого и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности человека и превращении в конечном итоге в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей. Колдуна непроизвольно передернуло, на его лице появилось едва заметное выражение отвращения и собственного превосходства: его — живого — над этими останками когда-то наверняка сильного и опасного человека. Хамрай усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен этот скелет и сейчас, как трудно справиться с ним даже самыми мощными магическими чарами. Не было в мире лучших сторожей, и два подобных скелета охраняли несметные, награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить и подчинить себе в развалинах древнего, заброшенного еще до Великой Потери Памяти, индусского храма четверых. Но одного он уничтожил, ибо полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном, но мудрый шах не забывал о нем. Повелитель полумира догадывался, что когда-нибудь в этом мрачном скелете возникнет нужда.
— У великого шаха превосходная коллекция, — с восхищением, несвойственным ему, сказал колдун. — Подобного я не видел даже у могущественного короля Кирсана. Я благодарен великодушному шаху за доставленное мне удовольствие. — Чернобородый опять склонился в земном поклоне. Он был явно поражен и напуган, шах оказался далеко не так прост, как он полагал.
Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил в его планы, это получилось случайно. Шах задумался, а не имеет ли смысл приводить сюда важных иноземных послов и самоуверенных сатрапов, для внушения трепета и уважения.