– Тех горлопанов, правозащитничков, к нам бы в особый корпус, пусть подежурят пару суток да посмотрят на этих...
Викентьев протянул зловещий бланк с красной полосой – предписание на выдачу смертника.
– А уведомление из Москвы мы не получили... – с недоумением сказал Кленов, рассматривая подпись генерала и гербовую печать управления. – Я еще удивился, что вы едете...
– Их теперь не дублируют, – импровизировал второй номер. – Нам прислали, считают – достаточно.
– Хоть бы сообщили... Порядки меняются каждый месяц, а инструкции присылают через полгода... Кленов проставил на бланке время и расписался.
– А вас что, только двое?
– Так он вроде не супермен! Не то что Удав...
Напоминание о давнем промахе отбило у Кленова охоту дискутировать, но для себя он отметил, что всеобщее разгильдяйство и похуизм проникли даже в спецгруппу и разъели даже такого железного человека, как подполковник Викентьев.
Они прошли в особый корпус, из камеры вывели невзрачного человечка, в котором непросто было угадать кошмар Тиходонска – любителя черных колготок Киршева. Он трясся и монотонно выл, как будто скулила жестоко избитая собака.
– Руки! – рявкнул Кленов, тот послушно завел руки назад, и Викентьев защелкнул наручники. После этого второй номер расписался в получении смертника, и его отвели в фургон. Часы показывали ноль пятьдесят, когда группа тронулась в обратный путь.
– Это не я... Они меня заставили... Говорили, не признаюсь – убьют... Сейчас я вам всю правду расскажу, только послушайте...
Кошмар Тиходонска плакал и нес обычную в таких случаях ахинею. Попов привык ко всему этому, но сейчас вой и бессвязное бормотание вызывали прилив злобы, и он понял, чем это вызвано. Когда ехали на настоящее исполнение, плакать и оправдываться смертнику оставалось от силы сорок минут, и с этим мирились. Но сейчас жалко лепечущего кровавого маньяка ожидала свобода, все существо милиционера протестовало против происходящего, и вой являлся поводом излить этот протест.
– Заткнись, а то почки отобью! – рявкнул он, и, как ни странно, угроза подействовала, Киршев замолчал.
Обратный путь тоже прошел без приключений, через сорок минут спецавтозак въехал на территорию точки исполнения.
– Гля, а где же все остальные? – удивился Сивцев.
– Меньше вопросов! Ты не у тещи на блинах! – резко оборвал его Викентьев. – Сейчас разгрузимся, и тоже будешь свободен!
Сержант прикусил язык. Второй номер никогда не грубил, сейчас явно происходило что-то непонятное. А от непонятного, как известно, лучше держаться подальше.
Фургон не стали загонять в бокс, Киршева просто выдернули из кузова и затолкали за скрипучую дверь. Повязки на рот и глаза тоже надевать не стали, поэтому маньяк таращился вокруг и явно не понимал, зачем его привезли в этот гараж. Первый и второй номера молча стояли рядом, дожидаясь, пока уйдет Сивцев. Когда калитка ворот захлопнулась, они переглянулись. Процедура отправки приговоренного на тот свет была отработана достаточно четко, а вот как надо выпускать его на свободу, они не знали. И Попов, и Викентьев всю жизнь занимались совсем другим: разыскивали преступников, задерживали их, охраняли за колючей проволокой, а наиболее злостных переводили из живого состояния в мертвое.
– Повезло тебе, ублюдок, – сказал Викентьев и расстегнул наручники. – Сейчас мы тебя отпустим. Выведем отсюда, посадим в такси и езжай к дяде Леше. Понял? К дяде Леше. Он знает, что с тобой делать дальше.
Про дядю Лешу второму номеру сказал Крамской. Кто сказал про него генералу, Викентьев не знал. Процедура подполковника тяготила, но она подходила к концу.
– Ты понял, что я сказал?
Киршев мелко-мелко затрусил головой. Если бы не упоминание родственника, он бы подумал, что это какая-то провокация. А сейчас он понял, что произошло чудо.
Буквально на глазах с приговоренным произошла разительная перемена. Он перестал трястись, распрямился и увеличился в объеме, как подкачанная резиновая кукла. В глазах появились осмысленность, и он по-новому осмотрелся вокруг.
Внезапно до Попова с удивительной отчетливостью дошло, что маньяк остается на этой земле, причем совсем рядом... Никто не повезет его за границу – не та фигура, да и не приживется он там. Выдадут паспорт на другую фамилию, примитивно изменят внешность, ну, может, перевезут в другой город... Никто не станет держать его под контролем, потому что это трудно, хлопотно и дорого, его просто выпустят в мир людей, как зубастую щуку выпускают в пруд с карасями и лещиками.
На лице Киршева промелькнуло новое выражение. Он весь подобрался, как волк перед прыжком, верхняя губа задергалась, приоткрывая стиснутые зубы, глаза хищно устремились на какой-то объект, в облике появилась опасная целеустремленность. Попов повернулся в направлении хищного взгляда. Смертник смотрел на повешенный пятым номером календарь, на женские ноги, обтянутые черным трико. В заброшенном гараже стоял возвращающийся в мир тиходонский кошмар.
Валера держал руку в кармане, раздался характерный щелчок, и Викентьев, тоже отвлекшийся на плакат, резко повернулся. Все произошло у него на глазах. Попов быстро протянул ствол к остриженной голове смертника, громыхнул гром, пуля проломила височную кость и вылетела из глазницы, труп шлепнулся на бетонный пол. Потом осело эхо от выстрела. Железный Кулак остолбенело смотрел на напарника. Тот спрятал пистолет и полез за борт пиджака.
– Вот. Я не собирался этого делать. Но и служить дальше тоже не собирался. Потому что дальше – край...
Сунув лист бумаги второму номеру, Попов вышел из бокса. Калитка хлопнула еще раз. Викентьев машинально заглянул в листок. Это был рапорт об увольнении. А на полу лежал труп смертника, застреленного вопреки мораторию на смертную казнь и установленной для этого процедуре. В Степнянской тюрьме осталась подпись Викентьева в том, что в ноль сорок пять он принял осужденного под свою ответственность. Если при полюбовном исходе никто не стал бы жаловаться и документы осели в архивах или попали в печь, то сейчас поднимется шум и все выплывет наружу.
Единственное, что могло спасти второго номера, это предписание на выдачу Киршева спецгруппе «Финал», подписанное лично Крамским. Надо поднимать генерала...
Тяжело ступая, Викентьев направился к спецмашине, где имелась рация, настроенная на нужную волну.
Интуиция – прямое постижение умом истины, не выведенное логическим доказыванием из других истин и не вытекающее непосредственно из наших чувственных восприятии.
Философский словарь.
– Послушай, Филипп, а чего ты все расспрашивал девчонок, совершеннолетние они или нет? Ну когда мы были в «Аквариуме» и потом, в «Золотой горке»?
– А-а-а... Я же наливал. А в принципе это статья – вовлечение несовершеннолетних в пьянство, – нехотя ответил Лис.