На семейном совете Джафар получил высокую оценку, но старшие решили отправить его на равнину, к сестре, потому что вступать в междуусобицу ему было рано. Так он оказался в Махачкале, которая по сравнению с родным селом казалась столицей мира. Но Джафару не нравились широкие улицы и многоэтажные дома новых районов, он забивался в кривые переулки старого города и здесь проводил время с чумазыми пацанами, игравшими деревянными кинжалами.
Оружия тут никто не носил это ему тоже не нравилось, потому что приходилось прятать кинжал и харбук в кладовке под всяким хламом. Муж сестры работал в милиции, иногда он приходил на обед и вешал на стул пояс с тяжелой кобурой. Джафар подкрадывался и гладил толстый кожзаменитель, с трепетом ощущая непреодолимо влекущие его линии настоящего оружия. Так влюбленный ласкает обутую ножку своей любимой, безошибочно различая под грубой кожей ее нежные пальчики.
Любовь толкает на безумные поступки, и в один прекрасный день Джафар украл пистолет и убежал за сорок километров в Буйнакск, где в первый же вечер поссорился с более старшими парнями и, компенсируя недостаток силы, выстрелил одному в колено. Парень стал инвалидом, мужа сестры выгнали из милиции, а сам виновник получил четыре года, которые отбывал в воспитательной колонии для несовершеннолетних неподалеку от Тиходонска.
Там он быстро завоевал авторитет и окончательно убедился, что готовность перегрызть горло врагу очень хорошо ощущается всеми даже на расстоянии. А когда люди чувствуют такое, то ведут они себя совсем по-другому: уступают во всем, отдают лучшие куски, стараются не злить и избегают конфликтов.
С администрацией Джафар ладил, а потому стал рогом зоны, поддерживал порядок и прокантовался на малолетке до двадцати лет без перевода на взросляк. Впоследствии, на воле, такая активность и сотрудничество с ментами сослужили плохую службу: братва не приняла его в свои ряды. Джафар обозлился: очень многие нынешние авторитеты приспосабливались в зоне, и это впоследствии им не мешало. Он решил рассчитывать только на себя, вернулся в Махачкалу, собрал несколько десятков «солдат» и занялся рэкетом на рынке.
Но в условиях национальной республики эта деятельность была сопряжена с немалым риском: обиженный вполне мог позвать на помощь отца, дядю, братьев, а с толпой вооруженных и разгневанных родственников не могла справиться никакая группировка. После одного такого конфликта Джафара вызвали на разбор местные авторитеты и предписали в три дня покинуть город. Весть об этом решении вмиг облетела республику, значит, оставаться в ней было нельзя. И он отправился в Тиходонск, где внаглую потеснил местные криминальные круги.
Тиходонск не привык к войнам: с двадцатых годов здесь существовала сильная воровская община, которая мирно разрешала все возникающие конфликты. Да и «новые», хотя и не очень прислушивались к решению сходок, избегали опрометчивых действий и старались в спорных случаях находить компромисс. А Джафар любил при каждом удобном случае рассказывать, как в пятнадцать лет застрелил скотокрада, вызвав кровную месть, тянущуюся до сих пор. И давал понять, что в случае необходимости взрывами и автоматными очередями перевернет патриархальный городок вверх дном.
Это действовало: в конце концов, криминальный мир состоит из людей, имеющих семьи, дома, машины, налаженное дело. Им тоже ни к чему катаклизмы, особенно направленные против них. Джафара долгое время терпели, он неосмотрительно думал, что так будет всегда.
– Зачем нам Валета злить? – возразил Султан. – Он и так волком смотрит, мы у него почти весь берег отобрали!
– Ну тогда не будем злить, просто выпьем коньяк и дальше пойдем. Джафар никогда не менял принятых решений. Он поднял руку, и большой черный джип, лениво катящийся в пятидесяти метрах сзади, вмиг набрал скорость и сократил дистанцию. Дверца предупредительно раскрылась.
– В «Рак» поедем, – сказал Роберту Джафар и уже поставил ногу на подножку, как вдруг джип сзади протаранил обшарпанный зеленый микроавтобус. От удара вездеход сильно дернулся вперед, и Джафар упал на землю, что его и спасло, потому что неизвестно откуда появившийся парень с вытаращенными круглыми и абсолютно пустыми глазами выпалил из обреза ему в спину.
Дробь со свистом пролетела над головой и хлестнула по черной дверце, вмиг изъязвив лакированную поверхность десятками продырявленных вмятин. С трудом дотянувшись, Султан толкнул парня и вторично спас Джафару жизнь: второй заряд тоже рассыпался по асфальту. Но самого Султана уже били железными трубами – джип окружила толпа расхристанных молодых парней с палками и арматурой в руках; Джафар понял, что это не случайность, и приготовился к худшему. Он всегда носил при себе пистолет, уже не давний самодельный харбук, а шестнадцатизарядную «беретту», и сейчас она сама прыгнула в руку. Лупоглазый, не сводя с него остановившегося взгляда, перезаряжал обрез – у него была одна цель, и он явно собирался довести дело до конца.
Джафар выстрелил, лупоглазый отлетел спиной к решетчатой чугунной ограде набережной и затих, Джафар перевел огонь на добивающих Султана, нескольких свалил, остальные разбежались, но друг не подавал признаков жизни. Сбоку кто-то ударил ногой по пистолету, но выбить не сумел: как спасительную соломинку, горец сжимал нагретую сталь. Раздались несколько выстрелов, но кто стрелял – свои или чужие, разобрать было невозможно. Сильные руки вцепились в его запястье, выкручивая кисть, твердое колено до хруста вдавило грудную клетку.
«Конец», – мелькнуло во всполошенном сознании. Как пойманный капканом волк, он ощерился, изогнув шею, дотянулся до чужой руки и, поймав зубами толстый соленый палец, изо всех сил сжал челюсти. Раздался дикий вопль, чужие руки и колено исчезли...
Пустив веер пуль во все стороны, Джафар очистил пространство вокруг, вскочил и побежал; за ним гнались, он несколько раз, не оборачиваясь, выстрелил назад, и топот смолк. Горец мчался изо всех сил, но не верил, что сумеет уйти: если каша заварена круто, то его просто не выпустят.
Лицо попавшегося навстречу человека исказилось, он закричал и отпрыгнул к чугунной решетке. Джафар почувствовал, что в зубах у него что-то зажато, и сплюнул, на асфальт упал откушенный палец с черным от давнего удара ногтем.
Сзади на форсаже взревел мотор, и он побежал через дорогу, туда, где набережная переходила в крутой обрыв Лысой горы. Прохожие шарахались в стороны, добежав до склона, он обернулся. За ним гнались две вконец убитые иномарки из дешевых трехдверных «бэшек», и он понял, что акцию проводит кто-то из «отморозков», потому она подготовлена столь бездарно и бестолково. Появилась надежда, и он рванул вверх по почти вертикальному склону. Приходилось бежать на четвереньках, хватаясь за торчащие из рыхлой земли камни и сухие корни.
Внизу заскрипели тормоза, хлопнули дверцы.
– Вот он, давай!
– Стой, сука!
– Гони наверх, там его перехватим!
Джафар ждал выстрелов, но их не было. Вместо этого с набережной раздались звуки милицейской сирены.
– Атас!
Снова захлопали дверцы, и потрепанные «бэшки» со скрежетом развернулись. Из последних сил Джафар вскарабкался на кривую, почти непроезжую улицу с развалинами убогих деревянных домишек. Этот район предназначался под снос, жителей давно отселили, и теперь здесь проживали только бомжи и самый низший слой криминального люда.