– Брось нож, – сказал он своим обычным голосом – тихо и спокойно. – Брось, сказал, завалю!
Это спокойствие не могло обмануть никого, кто знал майора. Но Мадроев сделал шаг вперед, прямо на пистолет. Между ними было три метра. Прямо посередине этого расстояния в бетоне проходил температурный шов.
– Перейдешь эту линию, стреляю, – так же спокойно предупредил Литвинов. – Брось пику и садись.
– С пистолетом ты, конечно, храбрый, – с ненавистью выдавил из себя Беспощадный. – Если ты мужчина – брось его. И я брошу нож. Тогда посмотрим!
Майор улыбнулся краешком губ.
– Ты бы бросил?
– Бросил! – с запальчивой убежденностью, которая очень мало стоит, выпалил террорист.
Улыбка у майора обозначилась заметней. Больше он ничего не говорил. Ствол «стечкина» был направлен в живот задерживаемому. Сзади раздавались шаги спешащих на помощь товарищей, сбоку накатывался грохот товарняка.
– А-а-а-а-а!
Оскалившись и выставив клинок, Мадроев кинулся вперед. Когда он наступил на шов в бетоне, «стечкин» выстрелил. Звук выстрела заглушил грохот товарняка, но энергия пули от этого не уменьшилась. Полутонный удар согнул террориста пополам и отбросил в сторону, туда, где бетонного основания уже не было. Раскинув руки он полетел вниз, прямо под бешено несущийся поезд.
Плоский скошенный нос паровоза ударил бесчувственное тело, как огромная теннисная ракетка правильно поданный мяч. Оставив на синей краске неровное красное пятно. Беспощадный отлетел на добрый десяток метров и грохнулся, на шпалы. Грохочущий состав накрыл его и утащил за собой.
Литвинов спрятал оружие в нагрудный карман и застегнул клапан.
– Что там? – не оборачиваясь, спросил он.
– Трех мы взяли, – тяжело дыша, произнес Рывков. – Двое, нет – трое убиты. А троих нет...
– Кого?
– Ужаха, Кинжала и этого... Шерипова.
Литвинов кивнул.
– Вызывайте группу, докладывайте начальству... А я – домой. Что-то ноги не держат...
* * *
– Помню, в обком пришло письмо: бродячих собак открыто отстреливают, на глазах у граждан, дети смотрят, куда это годится! – Пастряков поднял палец, показывая исключительность описанного. – Первый такую дыню всем вставил, месяц по больницам отлеживались!
– Мы уже давно собак не стреляем, Павел Сергеевич. Да и коммунальщики тоже – денег нет, другие заботы одолевают... Вон сколько псов развелось, скоро на улицу не выйдешь!
Начальник УВД генерал-майор Крамской не понимал, к чему клонит замгубернатора. Но за собак милиция не отвечает, поэтому он смело поддерживал разговор.
– Не в собаках дело. Дело в этике, профессионализме, приличиях! – повысил голос Пастряков. – Вот у меня письмо: «Мы с женой шли на вокзал и стали свидетелями ужасной сцены – на строящемся мосту какие-то люди в камуфляжной форме застрелили человека, и он упал под проходящий поезд...» Павел Сергеевич потряс убористо исписанным с двух сторон листком.
– Если раньше за собак так спрашивали, так что сейчас с вами делать? Вы же, выходит, людей открыто убиваете!
Крамской поерзал на стуле.
– Мы направляли вам спецсообщение... Про разгром группы чеченских террористов. Один из них оказал вооруженное сопротивление и был убит. Прокуратура признала факт правомерным.
– Ты за прокуратуру не прячься! – казалось, что оправдания еще больше разозлили Пастрякова. – Что людям отвечать? Что все правильно? Милиция и дальше будет стрелять преступников где попало?
Генерал молчал. Замгубернатора нес полную чепуху, причем судил о вещах, в которых совершенно ничего не смыслил. Послать бы его на три веселых буквы и уйти, а еще лучше – и вообще к нему не ходить, пусть сам приходит, если надо! Казалось бы, наступили новые времена: сброшены партийные оковы, УВД уже не структурное подразделение облисполкома, а самостоятельный орган, который напрямую подчиняется Москве, но...
Так, да не так! Чиновники не дают обособиться, не отпускают, гнут под себя, не мытьем, так катаньем... По старой памяти пишут в бумагах: «Управление внутренних дел администрации Тиходонского края»... Вроде как сами себя успокаивают. Их понять нетрудно – выпустишь Крамского из рук, а завтра он вызовет по повестке гражданина Пастрякова П.С. и спросит: «А как вы, уважаемый, при двух мильенах старых рублей зарплаты ухитрились особняк за два миллиарда выстроить?» Да не только его придется об этом спрашивать: столько особняков построили, что язык распухнет... Можно понять местных чиновников, ох, можно!
Только как тех, московских, понимать? Ведь если накатает губернатор или тот же Пастряков в центр бумагу: "Дескать, этот сукин сын Крамской работает плохо, отношения с руководством субъекта Федерации строить не умеет, просим дать ему пинка под мягкое место! ", то тут же и дадут. Значит, никому не нужна крепкая милицейская вертикаль, не нужен самостоятельный генерал Крамской ни местному руководству, ни московскому. Потому надо сидеть тихо и изображать почтительность к товарищу Пастрякову Павлу Сергеевичу. А он неспроста плетет всякую хренотень, нет, это подготовка, на кукан насаживает, а потом, когда деваться некуда будет, свой вопросик и задаст... Исполняй, господин генерал, реабилитируйся, доказывай лояльность!
– Или есть у тебя такой офицер, – Пастряков заглянул в загодя приготовленную бумажку. – Коренев. Каргаполов про него говорил?
– Говорил. Я дал поручение разобраться...
– Гнать его надо, а не разбираться! – вскипел Пастряков. – То его судят, то он сидит, то коммерческие банки прикрывает... А ты все разбираешься!
Крамской помялся. Результаты работы у Коренева были весьма высокие, но говорить об этом сейчас было явно не ко времени. Получится, что он защищает, а ждут ведь от него совсем другого... И все же генерал решился.
– Что раньше было, за то его оправдали. Значит, ничего и не было. А с банком я поручил проверить.
Крамской откашлялся и, отведя глаза в сторону, продолжил:
– Оперативник он хороший, только чересчур прямолинейный. И жесткий. Часто палку перегибает. Но преступления раскрывает, убийц задерживает, организованные преступные группы выявляет...
– А мнения и рекомендации руководства тебя уже не интересуют?
Тон замгубернатора не предвещал ничего хорошего, и генерал понял, что сейчас он сам перегнул палку. Он был всего лишь шестеренкой в передаточном механизме команд с самого верха до рядовых исполнителей. И если он не станет выполнять своих обязанностей, его просто-напросто заменят. Мысли и переживания шестеренок никого не интересуют.
– Я лично возьму проверку под контроль.
– Вот и хорошо, – добродушно сказал Пастряков и улыбнулся. Крамской понял, что сейчас он и перейдет к самому главному.
Действительно, оставив свое кресло и обойдя огромный полированный стол, Павел Сергеевич сел напротив, давая понять, что начинается доверительный разговор.