— Это… Брат Бонифа застрелился. — Тот, что постарше, бухнулся на колени перед кардиналом, и за его спиной клацнули два автомата. — А блаженный Иор пропал. Я только на минуту отвернулся, а его уже нет. А вот брат Бонифа…
— Что с Иором?! — Генерал схватил парня за рясу и рывком поднял на ноги. — Куда дели?!
— Пропали оне… А брат Бонифа застрелился… Он ближе всех стоял, и не углядел… И я не углядел. Велите меня тоже…
— Семьсот поклонов из положения стоя! Каждому! И приятеля своего закопаете. Без отпевания. В джунглях. Подальше отсюда. — Кардинал объявил приговор и взялся за четки. Последние новости убедили его окончательно в приближении скорого Светопреставления, и теперь уже ничто не должно отвлекать от молитвы…
— Осмелюсь сказать… — раздался голос второго послушника, который только сейчас догадался опуститься на колени. — Вот. Блаженный Иор писал перед тем, как… — Он протянул в зажатом кулаке скомканный клочок бумаги.
"Папочка, помнится, ты третьего дня рассуждал о том, что уйма времени прошла с тех пор, как Господь Единый ниспослал в мир последнее Чудо, что мы все тут погрязли во грехе и поэтому не достойны… А ведь, на самом деле, чудеса происходят сплошь и рядом, только не всякому дано их заметить и оценить. Я пока точно не знаю, что нас всех ожидает, Небеса молчат, но это вовсе не означает, что все кончено, и у нас не осталось никакой надежды.
Господь не только нам дал Закон, он дал его и Самому Себе, а значит, в тех чудесах, которые Он творит, не должно быть ничего сверхъестественного. Мы живем — чудо, умираем — еще одно. Большинство людей продолжают считать смерть трагедией, хотя в Писании ясно сказано: умерший здесь обретает лучший мир или просто получает то, чего заслуживает.
Порою тени великих бедствий нависают над миром, но катастрофе препятствуют, казалось бы, совершенно немыслимые стечения обстоятельств. Каждое из них в отдельности выглядит будничным, простым и вполне объяснимым, но вместе они — Чудо.
Чудо порой состоит уже в том, что кто-то оказался в нужное время в нужном месте и сделал именно то, что должен был сделать, иногда даже не ведая, что творит.
Меня искать не надо — я уже там, где меня нет…"
Э. Н., 33 день, 21 ч. 16 м.
Ну, уж нет… Как только дженти Индо подставит ей свое дряблое ухо, ему все будет известно — и про это дурацкое кино, в котором нет ни сценария, ни банкетов после съемочного дня, и даже камеры не видно. Кретин-супергерой вторые сутки лижется на койке с этой стервой, которая взялась неизвестно откуда, а она, Лиза Денди, звезда мирового экрана, должна смотреть на все это из клетки. Одно клево у них тут получается — спецэффекты. Все натурально. Даже веревки, которые связали ее по рукам и ногам, сами распутались и уползли, что твои змеи. И клетка, похоже, настоящая… Она схватилась за прутья, и с воем отдернула руку. В ладонь вонзилось множество мельчайших шипов, оставив на коже несколько кровоточащих царапин.
— Эй! Ты, придурок! Давай перерыв. Мне доктора надо! Не видишь что ли, что творится! — Лиза показала пальцем за свою окровавленную ладонь, но на нее не обратили никакого внимания. Оргия продолжалась в прежнем ритме, тупо и безмолвно, лишь временами над широкой кроватью поднимался огненный шар и разбивался о высокий потолок, растекаясь по нему волнами пламени. Лиза стянула с себя туфлю и швырнула ее, целясь между прутьями, но промахнулась. Оставалось только ждать, когда закончится съемка эпизода, а потом смачно плюнуть в рожу неведомому продюсеру и лично дженти Грессу, который так коварно злоупотребил ее доверием.
Вдруг что-то с металлическим звоном ударилось о каменный пол, и Лиза едва успела заметить, как тело ее соперницы, дергаясь и извиваясь, приподнялось над кроватью, прилипло к стене почти под потолком и начало медленно сползать вниз, пока светящиеся оковы не обхватили тонкие запястья. Ага! Значит, теперь должен последовать выход главной героини. Дженти Гресс, помнится, говорил, что надо говорить, что на ум придет. Может быть, реплику из «Дымного Цветка»: Пусть я пленница, но я не буду покорно исполнять твои прихоти, мерзавец… Нет, не годится. А вдруг он по роли и не мерзавец вовсе. Как только эпизод отснимут, надо все-таки потребовать, чтобы хоть сказали, о чем кино. Судя по костюмам, это исторический боевик…
Герой-воитель, закованный под самый подбородок в чешуйчатую броню, внезапно оказался возле клетки, и стальные прутья с шипением испарились. Борода, аккуратно завитая в мелкие барашки, пористый нос, густые лохматые брови над прищуренными серыми водянистыми глазами, и глубокая складка, рассекающая низкий лоб от переносицы… Противная рожа. И зубы желтые. Лапы тянет. Вот ведь мерзость какая… Ну, станется с Вико, с дженти Гресса, шефа. На всю катушку станется…
Раб, даже если он принадлежит великому владыке, все равно остается грязным рабом. Дочь императора, остается дочерью императора, даже если страна лежит в руинах, даже если легионы, еще вчера казавшиеся непобедимыми, уничтожены силой колдовства… Раб остается рабом и не смеет прикасаться к дочери императора…
— Я принадлежу бессмертному владыке Родонагрону! — Гордость не позволяла инфанте отпрянуть от мерзких красных пальцев, которые тянулись к ней, и оторвать взгляда от этих водянистых недобрых прищуренных глаз. Раб всегда остается рабом, и он должен испытывать трепет, слыша имя своего господина. — Ты сокрушил мои войска, твоя магия оказалась сильней наших огненных стрел, серебряных птиц и плавучих крепостей, но самая большая драгоценность в этой стране — я, и владыка будет недоволен, если узнает, что ты посмел прикоснуться ко мне, прежде чем он…
Теперь надо найти в себе силы не поддаваться страху и спокойно принять смерть. Рабы лживы, и этот ничем не лучше других — он, конечно, предпочтет все скрыть от своего господина… Но нет — он сделал шаг назад, и на его ладони возникла статуэтка, маленький идол.
— Путь к владыке закрыт. — Презренное чудовище открывало рот не в такт словам, и голос звучал по-юношески звонко. — Но настанет срок, и все здесь покорится мне. Тогда я найду ключ к Источнику и открою ворота в Варлагор. Но ты — смертная, и можешь не дожить.
Дожить… А стоит ли жить, если пять крепостей лежат в руинах, знать перебита, император улетел на серебряной птице, но едва ли в мире есть сила, которую он мог бы призвать на помощь… Инфанта Лиза, дочь императора — теперь законная добыча победителя, как и все сокровища Вальпора… Но, может быть, тот далекий владыка будет сражен ее красотой, и ему хватит благородства и великодушия, чтобы внять ее мольбам… Но сейчас между ними стоит этот раб, и на устах его ложь, а в глазах — трепет перед именем того, кто правит там, в далеком Варлагоре.
— Ты не знаешь всего, раб… — Комок страха внезапно подкатил к горлу, но она, как и подобает инфанте, не позволила ему вырваться криком. — Ведь ты — всего лишь раб. Тебе об этом давно никто не напоминал?
Пришелец вздрогнул, лицо его побледнело, а статуэтка в руке расплавилась и потекла между пальцев на каменный пол, став лужицей раскаленного металла.