Дима достал из футляра инструмент, стал тихонечко его подстраивать — в эту секунду из соседней комнаты, из-за приоткрытой двери, явился молчаливый мраморный дог в шипастом ошейнике. Не то чтобы Дима боялся собак — собак он как раз любил; но ему не нравилось, когда собаки смотрят на него долгим оценивающим взглядом.
— Здравствуй, здравствуй, хорошая собака! — ласково сказал он, стараясь, по вычитанной где-то рекомендации, не смотреть догу прямо в глаза.
Дог молчал, не разделяя Диминой радости.
— Я тут по делу, — пояснил Дима. И добавил, раздосадованный тем, что приходится оправдываться, да еще перед псиной: — Знаешь что… Шел бы ты, а?
Дог стоял не шевелясь; Дима попытался продолжить свое занятие — но взгляд собаки мешал ему.
— Слушай, ты, собачка Баскервилей…
Дог сделал шаг вперед, приоткрыл зубы, сделавшись неприятно похожим на своего родича, столь опрометчиво упомянутого Димой.
— Ты, э-э-э…
Дог сделал следующий шаг.
Какая-то мысль болталась у Димы на краю сознания, какая-то вполне здравая мысль…
— Гуд дог, гуд дог! Гу-уд до-ог!
Собака насторожила уши — и вдруг завиляла мускулистым хвостом, да так энергично, что от ударов зашаталась и чуть не грохнулась на паркет огромная напольная ваза.
Выискивая в памяти обрывки английских реплик, Дима попытался построить следующую обращенную к собаке фразу — когда в комнате появился хозяин квартиры, рояля и собаки. Веселый, лощеный и очень разговорчивый. И говорил он по-английски, разумеется.
Теперь уже Дима оказался в роли мраморного дога, языка не знающего. Правда, в отличие от собаки он был обременен приличиями и хотел получить свои десять долларов — а потому слушал и кивал, кивал и слушал, несмотря на то что в эмоциональной речи посла ему были понятны только отдельные слова. «Музыка», «друг», «вечеринка», еще раз «музыка»…
По счастью, посол не требовал от Димы ни ответа, ни хотя бы адекватной реакции. Ему хватало того, что в ответ на его белозубую улыбку Дима улыбался тоже.
На рояле разложены были ноты; положив руки на клавиатуру, посол некоторое время медитировал с закрытыми глазами — Дима поднял смычок. Раз, два, три…
Все сипы и скрипы районной музыкальной школы были всего лишь прелюдией к партии ф-но под руками посла. Как говаривал когда-то Димин педагог по специальности — «неритмично, зато фальшиво».
Лицо посла прямо-таки светилось вдохновением, экстазом истинного творчества.
Мраморный дог слушал с видом знатока; звук пейджера заставил пса насторожиться. Чтобы заглушить предательское курлыканье, Дима заиграл втрое темпераментнее…
* * *
— …Не хочу! Я устал!
Из-под башни из «Лего» торчали детские ноги в ярких носках, ноги молотили по цветному, расписанному гномами паласу:
— Не хочу! Сперва давай в машинки!
— Давай пять ноток сыграем — и в машинки, — терпеливо повторял Дима, чувствуя, что в следующую секунду не удержится и приложится ладонью по упитанной, обтянутой дорогими джинсами попе.
Зачирикал пейджер. Дима стиснул зубы. «Как продвигается очередь?» — немо интересовался электронный тиран.
— Дмитрий Олегович, вы обещали в машинки! Обещали! А-а-а! Я устал!
— Хорошо, — сказал Дима, вытягивая нервы в звенящую, но еще прочную струну. — Один раз в машинки — а потом сыграем песенку про елочку…
Из-под «Лего» появилось круглощекое, перемазанное фломастерами лицо.
— Не хочу про елочку! Дайте мне ноты, я покажу, что я хочу!
Нет, Женька таким не был… И уж, конечно, у Женьки не было такого количества игрушек, и Женька не обращался с ними так по-варварски…
Прощаясь, Дима получил от няньки-гувернантки портрет очередного американского президента в зеленых тонах. Мужчина с купюры смотрел несмешливо, всепонимающе.
«А куда ты денешься, Дима?» — будто хотели сказать его тонкие сомкнутые губы.
* * *
…Ирочка скрипела гамму… И Юра, и Тоня, и Саша, которому в среду играть на академконцерте…
Трезвонил пейджер.
Дима шел по улице, покачиваясь, как сомнамбула. Уши его были залеплены наушниками плеера; вкрадчивый голос повторял и повторял английские фразы, а Дима смотрел, как беззвучно открываются губы прохожих. Как люди немо смеются, сидя на кромке фонтана, разговаривают, грызя мороженое, как бойко просит милостыню цыганчонок у метро…
Кассета номер семь. Свадьба, медицина, похороны. «У меня нарушения менструального цикла», — жаловался незнакомый мужчина. Он посещал последовательно стоматолога, кардиолога, гинеколога; кроме того, его бабушке надо было делать операцию. «Мне надо записаться к доктору немедленно, мне плохо! — жаловался он и получал в ответ вежливое: — А какая у вас страховка?» Наконец, закономерно попав на кладбище, он живо интересовался, во сколько обошлась родственникам столь пышная церемония и сколько стоит этот прекрасный гроб…
Прохожие косились на Диму. Слушая плеер, он смеялся как сумасшедший.
* * *
— Можна вас на хвилинку? — Оля улыбалась доброжелательно, искренне, несмотря на то, что это была сорок первая улыбка здесь, на этом перекрестке перед Золотыми Воротами. — Ви не могли б вiдповiсти на кiлька питань? Скажiть, що ви вважаєте обличчям нашего мiста? Що знають про нас у свiтi? Що згадують при словi «Киiв»?
— Чорнобиль, — сказала веселая краснощекая девушка, явно видевшая АЭС только на картинках.
— Отстаньте, — сказал высокий парень.
— «И быше три брата, — вдохновенно продекламировала пожилая женщина, по виду типичная учительница младших классов. — Кий, Щек и Хорив. И сидяши Кий на горе, где же ныне увоз Боричев»…
— Дякую, — оборвала ее Ольга.
— Киевское «Динамо»! — бодро предположил мужчина лет пятидесяти. — Футбол!
Стоящая рядом бабка скептически поджала губы:
— Хай iм грець… Бiгають по полю такi здоровi мужики! Краще б працювали, тодi б вiдразу страна вийшла з кризиса…
* * *
Женька увидел это интервью — уже по телевизору.
Ему привиделось футбольное поле, наполовину вскопанное. Игроки поддевали зеленый дерн лопатами; вдоль лунок шагал вратарь в перчатках и с оцинкованным ведром на сгибе локтя. Бросал в ямки наполовину проросшую картошку.
В строю своей группы — восемьдесят шестого года рождения — Женька стоял ближе к хвосту; тем не менее Олег Васильевич считал, что это дело поправимое. Он, Женька, свое еще наверстает…
Ноги у него короче — зато он бегает наравне с самыми высокими пацанами. А значит, когда ноги вытянутся — он их обгонит.
Сегодня тренировку смотрел незнакомый тренер, которого привел Олег Васильевич и который — Женька чувствовал — наблюдал прежде всего за ним, Женей Шубиным, а потом уже за прочими ребятами. Краем глаза Женька видел, как два тренера переговариваются; возможно, незнакомец присматривает игроков в юношескую сборную. Возможно, именно теперь Олег Васильевич говорит ему: «Если Шубину попадет мяч, то отобрать его можно только с помощью конной милиции…»