– Слушаюсь, господин.
– И два часа не смейте меня беспокоить.
– Никто не посмеет, господин…
Два часа! Сердце герцогини запрыгало от радости. Целых два часа она будет рядом со своим господином, рядом с самим Возрожденным! И никто не войдет в Его покои!
Когда закованный в латы человек удалился, осторожно прикрыв за собой двери, она медленно подняла голову. Слезы текли по ее щекам, оставляя черные дорожки – она не утирала лицо, она знала, что эти дорожки Ему нравятся.
– Прикажете подойти к ложу? – голосом, прерывающимся от трепетного восторга, спросила герцогиня.
Возрожденный не ответил.
Когда она посмотрела на него, он сидел за столом, а раскиданные бумаги едва-едва белели в густом сумраке. И матово светилась склоненная над столом жуткая голова, преображенная рогатым шлемом-черепом. Светильник почти догорел, но Возрожденный все равно недовольно щурился на его слабый свет.
– Подойди, – сказал он и поднялся. – Сядь на мое место…
Герцогиня повиновалась человеку, которого впервые узнала лишь неделю назад. Лица которого она не видела никогда.
– Возьми перо и бумагу. И пиши.
У нее задрожали губы, но она исполнила и это.
– Записывай: «Горожане славного Руима! Я, ваша герцогиня, вынуждена объявить вам печальную новость. Испокон веков наш свободный город считался богатейшим в Метрополии. Мы не знали нужды, ибо со всех концов света к нам стекались лучшие из товаров, когда-либо произведенные человеком. Я, ваша герцогиня, дала вам свободу и сытную жизнь. И теперь Император, одержимый алчностью, возжелал отнять то, что ваше по праву. Поправ созданные его же предками законы, он стремится свергнуть меня, вашу герцогиню, ввести свои войска в Руим и править здесь безраздельно и жестоко. Все становитесь в ряды защитников города! Отстоим свободный Руим!..»
Тут Возрожденный прервался.
– Глупости, – сказал он, будто самому себе, – никому не нужные условности. Как же слаб человек, если любому своему поступку должен искать оправдание в глазах других. Ведь твои подданные ненавидят тебя… – теперь он говорил уже с герцогиней, – ненавидят за праздность, богатство, сумасбродную ленивую жизнь. За пороки, которым они и сами были бы счастливы отдаться, если б не нужда горбить спину с утра до ночи, чтобы заработать на хлеб. Будь их воля, они отдали бы тебя на растерзание не только Императору, но и темным демонам Преисподней… Потому-то мы и запираем их в казармах, пытаясь сделать воинов из толстопузых лавочников, трусливых ремесленников и оборванных бродяг…
Он усмехнулся. Герцогиня, не поняв ни слова из того, что было сказано, смотрела на лист бумаги, лежащий перед ней.
– Ладно, – продолжил Возрожденный, – условности есть условности. Будем их соблюдать. Пиши дальше…
Окованная железом дверь гулко захлопнулась за Бертом. Изнутри казарма очень напоминала пещеру. Должно быть, потому, что, кроме узких нар, воздвигнутых вдоль стен в три яруса – от пола до потолка, – никаких других предметов мебели здесь не было. Узкие, как бойницы, окна, почти совершенно не пропускавшие свет, располагались прямо под потолком. У двери трещал, угасая, факел, и где-то в углу, на верхнем ярусе нар, горела какая-то коптилка – вот и все. Берт остановился, шагнув от порога – странное ощущение поразило Ловца: будто нутряная темнота настороженно ощупала его.
– Дыра… – вслух проговорил Берт и двинулся между нарами.
Огонек коптилки в углу замигал и вспыхнул ярче – три едва различимых в полутьме силуэта один за другим соскочили с верхнего яруса нар и двинулись прямо на Берта. Через несколько шагов, впрочем, двое поотстали, а третий встал так, чтобы факельный свет падал на него. Остановился и Берт.
Человек, преградивший ему дорогу, роста оказался необыкновенно высокого – но плечи его были опущены, а спина сгорблена так, что, глядя сверху вниз, он все равно смотрел как бы исподлобья – волчьим немигающим взглядом желтых глаз. Одет он был в новые кожаные штаны, заметно ему коротковатые, и растоптанные сапоги. Голый торс, поросший пучками жесткой шерсти, вздувался комками тугих и каких-то несуразных мускулов; на шее, под могучими ключицами, болталось ожерелье из звериных клыков.
Сутулый без усилий почесал между лопатками обезьяньи длинными лапищами и лениво сплюнул Берту под ноги.
– Ну-тка… – высказался он. – Ты кто будешь? Назовись.
«Самуэлю, наверное, хуже приходится, – мельком подумал Берт. – Собрали швали с каждого корабля да из городских кабаков…»
– Солдат герцогини, – ответил он, прикидывая по интонациям сутулого, что придется, видимо, подраться. Этот детина не пугал Ловца. Определенные опасения внушали двое, неслышно маячившие за его спиной. Берту приходилось драться в кабаках, и он знал: тот, кого выдвигают противнику первым, выполняет чаще роль отвлекающую. Решающий удар приходит с той стороны, откуда не ждешь.
– Ну-тка! – удивился сутулый. – И мы солдаты… – он коротко посмеялся, обнажив желтые клыки, – стали теперча вот… Ты имя назови.
– Да пошел ты… – ответил Берт, чтобы сразу прекратить бессмысленный разговор, ясно было, что эта троица так просто не отвяжется.
Казарма затихла.
– Невежливый, – с удовлетворением определил сутулый и резко выбросил вперед правую руку.
Ловец ждал этого. Он не стал защищаться или отвечать на удар. Ловко скользнув в сторону, он пропустил мимо увлекаемого инерцией детину и обрушил кулак на шею стоящего за его спиной. Тот полетел кувырком, сбив с ног и своего товарища. Сутулый не успел развернуться, а Берт уже примеривался для удара.
– Ты чего?! – с изумленным испугом вскрикнул сутулый, вжимая голову в плечи.
Берт ударил его в живот – не следовало останавливаться на полдороге. Сутулый сломался пополам, и он добавил еще коленом в подставленное лицо.
Сутулый со стоном повалился на грязный пол. Берт прыгнул к тому, кто уже поднялся, – невысокому мужичку со страшным багровым шрамом, развалившим лицо надвое. Шрам проходил вертикально через нос, деля его на две равные части, – получалось так, что у мужичка было сразу два носа, имеющих по одной ноздре каждый. В ухе мужичка поблескивала массивная серебряная серьга. Мужичок быстро отступил, выставив руки вперед ладонями.
– Ну тихо, тихо! – довольно спокойно произнес он. – Хватит. Гаса ты уже наказал, чего на нас бросаешься?
Берт скользнул взглядом по сторонам. Сутулый Гас пускал кровавые слюни, не поднимая головы от пола, да и третий, получивший удар в шею, благоразумно лежал. Мужичок со шрамом смотрел в упор на Берта. Страха в его глазах не было. Было любопытство. «Похоже, – подумал Ловец, – этот-то и есть самый главный». Странно, но Берту показалось, что он уже где-то видел этого мужичка. Но где? Если б судьба хоть раз столкнула их, Ловец бы точно запомнил эту физиономию. Такую жуть забыть трудно…