Дейдра внимательно посмотрела на них, переводя взгляд с Линли на Дентона и снова на Линли. Поправила несколько прядей, выбившихся из-под повязки.

– Боюсь, что у меня нет ничего подходящего… Ну то есть я имею в виду, что мы обычно не переодеваемся к вечеру.

– Мы найдем место, которое подойдет к любому вашему наряду, – сказал Линли. – Соглашайтесь, Дейдра, – добавил он тихим голосом.

Может быть, причиной стал звук ее имени, а может быть, изменившийся тон Томаса – но она подумала секунду и согласилась. Однако ей придется переодеться и, наверное, избавиться от боевой раскраски, особенно от мерцающих и блестящих красок, ведь правда?

– По мне, так она довольно интригующая, – заметил Линли. – А как ты думаешь, Чарли?

– Да, она, вне всякого сомнения, несет определенный смысл, – подтвердил Дентон.

– Только не говорите мне, какой, – рассмеялась Дейдра. – Я буду готова через несколько минут. Где мне искать вас?

– Мы будем ждать на улице – я подгоню машину.

– А как я узнаю?..

– С этим проблемы не будет, – заверил Дентон.

Челси, Лондон

– Теперь я понимаю, что имелось в виду, – это были первые слова Дейдры, обращенные к Линли, когда он вылез из машины. – И как это называется? И сколько же этому лет?

– «Хили Эллиот» [9] 1948 года выпуска, – ответил Линли, открывая перед ней дверь.

– Любовь всей его жизни, – добавил Дентон с заднего сиденья, пока женщина садилась. – Надеюсь, он отпишет мне ее в завещании.

– Ну, это вряд ли. – Томас повернулся к нему. – Я думаю пережить тебя на несколько десятков лет.

Он отъехал от тротуара и направился к выезду со стоянки.

– Откуда вы знаете друг друга? – спросила Дейдра.

Линли не отвечал, пока они не выехали на Бромптон-роуд, двигаясь вдоль кладбища.

– Учились вместе, – был краткий ответ.

– Вместе с моим старшим братом, – добавил Дентон.

Дейдра сначала повернулась к нему, потом перевела взгляд на Линли и, сдвинув брови, протянула:

– Понятно…

Томасу показалось, что она поняла гораздо больше, чем ему бы хотелось.

– Он на десять лет старше Чарли. Ведь так? – переспросил Линли, глядя в зеркало заднего вида.

– Почти, – ответил Дентон. – Слушай, Том, ты не против, если я откланяюсь? День был дьявольски длинным, и если ты высадишь меня на Слоун-сквер, то я пройдусь до дома. Завтра надо быть в банке пораньше. Заседание правления. Шеф сильно перевозбужден в связи с китайскими приобретениями. Ты знаешь, как это бывает…

Линли беззвучно шевелил губами – откланяться, дьявольски, Том, банк, заседание правления? Он почти не сомневался, что Дентон сейчас наклонится и похлопает его по плечу в знак прощания.

– Ты уверен, Чарли? – спросил Томас.

– Абсолютно! Длинный день сегодня, и еще длиннее – завтра… – И, обращаясь к Дейдре, Дентон добавил: – Гарантированно худшая работа на свете – всякие деловые звонки и все такое…

– Ну конечно, – ответила она. – А как вы, Томас? Время позднее, и если вы…

– Я бы хотел провести часок с вами, – ответил инспектор. – Ну, вот и Слоун, Чарли. Ты уверен, что хочешь пройтись?

– Прекрасная ночь.

Больше Дентон ничего не говорил – благодарю тебя, Боже, подумал Линли, – пока они не доехали до Слоун, где Линли и высадил его перед «Питером Джонсом» [10] . А потом раздалось:

– Ну, давайте, пока-пока.

Линли выкатил глаза. Не хватало еще, чтобы Чарли добавил «чмоки-чмоки» к своему прощанию. Ему придется обязательно поговорить с ним. Тембр его голоса был ужасен, а словарный запас – еще хуже.

– Он такой милый, – заметила Дейдра, когда Дентон направился по площади к фонтану Венеры в центре.

Отсюда до дома Линли на Итон-террас было рукой подать. Казалось, Чарли слегка приплясывает на ходу. Вне всякого сомнения, он был в восторге от собственного представления.

– Слово «милый», на мой взгляд, здесь не подходит, – заметил Томас, – для меня он постоянная обуза. Я просто делаю одолжение его брату.

Место, куда они направлялись, тоже было недалеко от Слоун. Винный бар на Уилбрахам-плэйс находился в нескольких метрах от дорогущего бутика на углу. Единственный свободный столик нашелся у входа, что было не здорово, принимая во внимание температуру на улице, но что поделаешь.

Они заказали вино. Линли предложил перекусить, но Дейдра отказалась, и он тоже решил воздержаться. Начос и хот-доги долго перевариваются.

Она рассмеялась и провела пальцами по стеблю единственной розы, стоявшей на столе. «Ее руки похожи на руки врача, – подумал Томас. – Ногти коротко подстрижены, пальцы выглядят сильными и совсем не тонкими». Он знал, как бы она назвала их. Крестьянские руки, сказала бы она. Или цыганские. Или рабочие. Но не те руки, которые ожидаешь увидеть у аристократки, которой она, в сущности, и не была.

Неожиданно оказалось, что говорить-то и не о чем, после всего того времени, прошедшего с их последней встречи. Он посмотрел на нее, она – на него. Томас сказал: «Итак…» – и подумал, какой он все же идиот. Он хотел ее видеть, и вот сейчас она сидит перед ним, а он не может придумать ничего, кроме как сказать, что никогда не знал, какого цвета у нее глаза – светло-коричневые, карие или зеленые. Его были коричневыми, темно-коричневыми – полный контраст с его волосами, которые были светлыми в середине лета, а сейчас, к середине осени, выглядели совсем выгоревшими.

Дейдра улыбнулась ему и сказала:

– Хорошо выглядите, Томас, совсем не так, как в нашу первую встречу.

«Боже, как она права», – понял он. Они встретились в ту ночь, когда Линли проник в ее коттедж, единственное строение в Полкар-Коув, графство Корнуэлл, в том месте, где разбился насмерть девятнадцатилетний альпинист. Тогда Линли искал телефон. Дейдра приехала на несколько дней, чтобы передохнуть от работы. Томас помнил ее ярость, когда она обнаружила его у себя в доме. Он помнил, как эта ярость быстро сменилась на сострадание, после того как она увидела что-то в его лице.

– Со мной всё в порядке, – сказал Линли. – Бывают дни хорошие и не очень, но у меня в последнее время больше хороших.

– Я рада.

Они опять замолчали. Были вещи, с которых можно было бы начать. Например: «А как вы, Дейдра? Как ваши родители?» Но он не мог произнести этого. У нее имелось два набора родителей, и было бы жестоко заставить ее говорить только об одних. Томас никогда не встречал родителей, которые удочерили ее, а вот с ее биологическими он встречался – в их убитом домике на колесах у ручья в Корнуолле. Ее мать умирала, но надеялась на чудо. Вполне возможно, что она уже умерла, но он понимал, что спрашивать об этом не стоит.