— Дело не в том, что она пристает ко мне. Судя по всему, у нее с отцом в последнее время не все в порядке . Может быть, что бы ее ни беспокоило, она не хочет, чтобы отец знал об этом.
— О господи. Джордж и Эдриен — все равно что Уорд и Джун Кливеры. В каком смысле у них не все в порядке ?
— Моя мама проводит много времени в одиночестве, закрывшись в своем кабинете. С отцом они все больше молчат. По-моему, они чувствуют себя неловко в обществе друг друга.
— Слушай, я серьезно говорю, твои родители просто идеальны по сравнению с моими. Если тебя действительно волнует то, что делает Эдриен, выясни, в чем дело.
— Что ты имеешь в виду?
— Залезь в ее компьютер, почитай сообщения электронной почты — ну и все такое.
— Ни за что.
— Ладно, я приду и сделаю это сама.
Джулия без зазрения совести читала чужие дневники, открывала аптечки и всеми другими способами вторгалась в частную жизнь других людей. Когда они вышли после вечеринки от Синтии Лайонс в прошлом декабре, она похвасталась, что обыскала весь дом. Ни единой крупинки кокаина. Очевидно, курс реабилитации, пройденный мистером Лайонсом, принес результаты.
— Или еще лучше. Скажи своему отцу, Джордж позаботится о компьютерных данных.
Рамона никогда не думала о своем отце как о человеке, способном позаботиться о чем бы то ни было. В конце концов именно Джорджа Лэнгстона партнеры выдавили из юридической фирмы по сокращению штатов.
— Нет, это твой отец определенно позаботился бы о компьютерных данных, — возразила она.
— Да, конечно, если ты имеешь в виду заботу о какой-нибудь потаскухе, которую он трахает в последнее время.
— Честное слово, ты больная, Джулия.
— Я просто называю вещи своими именами. Я уже давно узнала, кто такие мои родители в действительности. Может быть, пришло время и тебе сделать то же самое.
Джулия говорила нехарактерным для нее серьезным тоном. В последнее время их общение свелось к обмену колкостями. Складывалось впечатление, будто Джулия стала настолько сильной личностью, что больше не могла быть искренней и проявлять сочувствие.
Рамоне вдруг захотелось поговорить с ней лично, сказать ей, что в последнее время не все в порядке не только у ее родителей. Она чувствовала, что что-то препятствует их нормальному общению. Ей не хватало ее лучшей подруги. Она хотела, чтобы вернулись те времена, когда между ними не было секретов, когда они действительно знали друг друга лучше, чем самих себя. Она хотела понять, почему Джулия не желает ехать с ней завтра утром в Ист-Хэмптон и настаивает на том, что ей необходимо остаться в городе одной.
Вместо этого Рамона спросила:
— Увидимся в понедельник?
— Да. В одиннадцать часов в «ЭйДжейс». Может быть, тем временем Джордж и Эдриен обретут дополнительную энергию, необходимую им в будуаре. О-о-о, Джордж.
— Я тебя ненавижу.
Рамона не представляла, что эти ее слова, обращенные к лучшей подруге, станут последними в их общении.
Отпивая очередной глоток кофейного напитка, она наконец увидела мать, выбежавшую из дверей их дома. Судя по показаниям часов на мобильном телефоне, Эдриен опаздывала на занятия пилатесом. [12]
Когда мать скрылась из виду, Рамона встала со скамейки и пересекла Пятую авеню. Она отказалась последовать совету Джулии в пятницу, но еще не поздно воспользоваться им сейчас.
Проникнув в кабинет матери, девушка включила компьютер. На экране появилось требование ввести пароль.
У нее мелькнула мысль, не уйти ли ей отсюда. Мать никогда не злоупотребила бы ее доверием подобным образом.
Она спросила себя, что сделала бы на ее месте Джулия, и после недолгих раздумий положила кончики пальцев на клавиатуру, приготовившись печатать.
Р-А-М-О-Н-А
Enter.
Сработало.
— Как ты можешь пить такую гадость? У нее вкус прогорклого моторного масла.
Роган посмотрел название кафе на боковой поверхности стаканчика.
— «Кофе Чудовище»? Больше похоже на чудовищное кофе.
В течение часа с того момента, когда он сел в ее автомобиль на пересечении Семьдесят Четвертой улицы и Мэдисон-авеню, к школе подъехали еще три фургона телекомпаний.
Элли отхлебнула из чашки кофе, купленный в кафе на противоположной стороне улицы.
— Все в порядке. Кофеин есть кофеин. Эй, а вот и наш парень.
В боковом зеркале их припаркованного «Форда Краун-Виктория» Кеннет Уоллес выглядел примерно так же, как на фотографии, которую Роган отыскал в Интернете. На этом снимке он позировал в составе команды, принимавшей участие в забеге на пять километров, организованном для сбора средств на исследования в области лечения рака. Те же взъерошенные светло-русые волосы, худое лицо, слегка искривленный, похоже, вследствие перелома, нос. Элли стало понятно, почему этот парень являлся объектом вожделения учениц Касдена.
Она уже было открыла дверцу автомобиля, когда Уоллес повернул и направился в их сторону, но Роган протянул руку и захлопнул дверцу обратно.
— Подожди.
Они увидели, как учителя физики окружила стая репортеров. Даже через закрытые окна Хэтчер слышала их вопросы.
— Вы родитель? Вы преподаете в Касдене? Вы знали Джулию Уитмайр? Мы слышали, администрация школы отказывается комментировать случившееся, даже родителям. Почему ученикам было запрещено разговаривать с нами? Что пытаются скрыть в Касдене?
Учитель заслонил ладонями лицо. Его быстрая походка сменилась трусцой, и когда он свернул на Мэдисон-авеню, репортеры в конце концов от него отстали.
— А вот теперь пошли, — сказал Роган.
Выскочив из салона, они настигли учителя после того, как он пересек по диагонали Мэдисон-авеню и нырнул в кафе на углу Семьдесят Третьей улицы.
Когда он сделал заказ — нечто под названием «панини американо», — они представились. Поймав его брошенный на дверь взгляд, Элли подумала, не собирается ли Уоллес сбежать.
— Думаю, мне не нужно беспокоиться по поводу того, что меня увидят. Остальные учителя испугались репортеров и пока не решаются покинуть кампус, чтобы съесть ланч, а наша директриса известна тем, что приносит строго отмеренные порции еды с собой.
— А вы?
— Мужчина должен есть. Я ответил этим стервятникам, что мне нечего им сказать. — Человек за стойкой протянул ему белый пакет и бумажный стаканчик. — Я ем этот сэндвич и воображаю, будто нахожусь в Париже. К тому же кофе здесь гораздо лучше, чем это дерьмо.