Анабелла не очень хорошо понимала, что такое национализация, но ее это и не занимало.
– Если его родители живые и богатые, почему он – здесь, в приюте, с сиротами?
– Потому что он псих, – спокойно пояснила Эмма.
– Псих? – Анабелла недоверчиво посмотрела на подростка на другом конце зала. Тот спокойно стоял, скрестив руки на груди, и был исполнен холодного презрения к окружающему миру вообще и этому празднику в частности. Анабелла по-другому представляла себе психов, хотя опять-таки – книги? Насколько правдивы они могут быть?
– Он убил своего брата, – продолжала Эмма. – Поэтому его отправили в психиатрическую клинику, а потом сюда, в приют Уолстенов. Родители больше не хотят его видеть.
– Но если он живет здесь с обычными детьми, значит, он все-таки не псих, так?
– Если ты имеешь в виду – он ведь пока тут никого не убил, то да, пока он никого не убил. Что не делает его нормальным. Понимаешь, если признать Леонарда нормальным, то его надо судить за убийство и отправить в исправительное заведение, где Рождество справляют совсем по-другому. Поэтому он здесь, в приюте Уолстенов, в особой комнате.
– А почему он убил своего брата?
– Я слышала – из-за книг.
– Как это?
– Брат переставил книги на книжной полке Леонарда.
– И он из-за этого…
– Так я слышала.
– А ты… – Анабелла набралась храбрости и все-таки спросила: – Ты когда-нибудь разговаривала с ним?
– Нет, – сказала Эмма. – Некоторые люди считают меня странной девушкой, но настолько странные идеи мне в голову не приходили.
Когда по звонку серебряною колокольчика сироты наконец были допущены к столу, Леонард не пошевелился.
– Ты что, не голоден? – спросила Анабелла.
Он отрицательно покачал головой.
– Меня зовут Анабелла.
Леонард чуть приподнял густые брови, что, наверное, означало: мне плевать, как тебя зовут.
– Мне тринадцать лет, и я тут с родителями.
«Плевать».
– Мне сказали, что ты убил своего брата.
Он посмотрел на нее, и Анабелла подумала, что с ее стороны это была все-таки очень глупая затея.
– Ну и что? – отчетливо произнес Леонард.
– Ничего. Просто я читала про такие истории в книжках, но впервые встречаю человека, с которым что-то похожее произошло на самом деле, и я… – она вздохнула. – У меня есть старшая сестра. И я ее ненавижу.
– Я не ненавидел своего брата. Просто он…
– Переставил книги в шкафу? Ой. Извини. Я не хотела.
– Дело не в книгах. Он нарушил порядок, вот что меня расстроило.
– А, – сказала Анабелла. – Понятно.
– Я люблю порядок, Анабелла. Я люблю, когда все находится на своих местах. Поскольку в этом мире нет порядка, я начал выстраивать зону порядка вокруг себя. Я начал со своей комнаты, своего книжного шкафа. Мой брат не понимал меня и вторгся в эту зону порядка. И я расстроился.
– Понятно, – Анабелле уже несколько минут хотелось развернуться и что есть силы бежать назад, но в то же время что-то удерживало ее рядом с этим странным мальчиком. – И тебе… И тебе тут не скучно?
– Нет. У меня есть своя комната, и туда никто не вторгается. И еще здесь много книг. Остались от старого лорда. У него был широкий круг интересов. Мне позволяют брать любые книги, лишь бы я…
– Девочка, – удивленно произнес кто-то за спиной Анабеллы. – Это ведь ваша девочка?
Анабелла обернулась и увидела молодого лорда Уолстена и свою мать. Судя по встревоженному взгляду Уолстена, он в отличие от родителей Анабеллы примерно представлял, кто этот подросток.
– Ты же сказала мне общаться с детьми моего возраста? – сказала Анабелла матери, невинно хлопая ресницами.
– Сказала, – согласилась та, нахмурилась, мучая память, и все-таки вспомнила. – Но лорд Уолстен говорит…
– Пора ехать, – перебил ее отец Анабеллы. – Мы как раз успеем к девяти.
– Очень жаль, что вы так рано покидаете нас… – забормотал Уолстен, и пока родители выражали ему взаимные сожаления, Анабелла успела спросить Леонарда:
– Можно, я тебе напишу письмо?
– Письмо?
Предложение его явно озадачило.
– Ну, если хочешь…
Она удовлетворенно кивнула.
В машине, на обратном пути, отец не сводил глаз с циферблата, а мать массировала кончиками пальцев виски.
– Как я завтра с такой головой поеду к Андерсонам? – пожаловалась она непонятно кому.
– Как обычно, – ответил отец.
Единственное, что Анабелла помнила про Андерсонов – у них у всех были какие-то дурацкие старомодные имена.
Смайли оказался прав, не было решительно никакой разницы между десятками разных телевизионных каналов, ибо все они сейчас говорили об одном и том же; на разных языках, с разным количеством деталей, но…
В холле «Оверлука» стоял большой телевизор, и на диване перед ним сидели Иннокентий и один из бойцов Гарджели. Иннокентий заметил Настю и лениво помахал рукой. А его сосед не мог оторвать глаз от экрана телевизора, как если бы там сейчас в прямом эфире решалась его собственная судьба.
– Смайли сказал, что по телевизору… – начала Настя и осеклась. Несколько секунд она молча разглядывала телевизионную картинку, потом перевела взгляд на Иннокентия: – Это… Это что?
– Новости, – мрачно ответил ей боец. Автомат лежал перед ним на полу забытой игрушкой.
– Новости? – Настя снова посмотрела на экран. – Значит, вот такие теперь у нас новости…
Она села рядом с Иннокентием. На того содержание телевизионных новостей произвело совсем другое впечатление – Иннокентию было невыносимо скучно.
– Одно и то же, – шепнул он Насте. – Одно и то же по всем каналам, уже целый час, наверное! Как будто больше показать нечего…
Боец посмотрел на него как на идиота:
– Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Понимаю, – зевнул Иннокентий. – Вы не одни на этой планете, есть и другие расы, бла-бла-бла. Как будто вы этого раньше не знали.